Мириады языков: Почему мы говорим и думаем по-разному - Калеб Эверетт

справедливо считают ее сомнительной. Даже в XX в., когда ученые уже осознавали, что на земном шаре существует огромное множество языков, лингвистические теории в значительной мере основывались на нашем понимании европейских языков, таких как английский, то есть языков, на которых теоретики говорили сами. В некоторых кругах этот теоретический перекос сохраняется и в наши дни. Он внес свой вклад в злополучную тенденцию считать языки в целом похожими друг на друга, так как многие индоевропейские языки действительно близки между собой в силу как своего родства, так и частого взаимодействия их носителей. Из-за такого узкого взгляда распространилось некогда популярное мнение, что языки демонстрируют лишь поверхностные различия, скрывающие глубинное сходство или даже «универсальную грамматику». Универсалистский подход уже теряет свое влияние в науках о языке, судя по самым цитируемым в наши дни исследованиям, и я предполагаю, причина, почему так происходит, проста. Как только лингвисты по-настоящему расширили рамки своих исследований, чтобы пристальнее изучить языки мира, они обнаружили, что эти языки гораздо разнообразнее, чем постулировали многие теории. Если бы биологи рассматривали преимущественно несколько родственных видов в одной экосистеме, лишь время от времени обращаясь к другим видам, они, скорее всего, недооценили бы мировой масштаб биоразнообразия. К счастью, в языкознании произошел радикальный сдвиг, который все еще длится, наряду с параллельным сдвигом в изучении человеческого мышления и поведения. Эти сдвиги привели к тому, что специалисты сосредоточились не на гипотетических универсальных чертах, проявляющихся во всех языках, а на важных различиях языков – и на том, что эти различия могут сказать нам о людях в более широком плане. Например, новое исследование коллектива известных ученых, широко распространившееся в социальных сетях в конце 2022 г., рассматривает то, как избыточная склонность опираться на английский во многих отношениях ограничивает наше понимание не только языков, но и человеческого мышления. Авторы этого исследования отмечают, что признание огромного языкового и когнитивного разнообразия Homo sapiens важно для более глубокого понимания нашего вида. Это разнообразие – в центре истории, которую расскажет моя книга, хотя неуловимые и вездесущие тенденции в языках мира тоже служат частью этой истории[3].

В статье «Миф о языковых универсалиях», опубликованной чуть более десятилетия назад, лингвисты Ник Эванс и Стивен Левинсон приводят длинный список примеров, когда языковое разнообразие противоречит представлению о том, что в языках мира имеются вычленяемые универсалии. Многие лингвисты, которые провели немало времени, исследуя различные языки в далеких краях (включая меня), согласились с центральными утверждениями этой статьи, опубликованной в журнале Behavioral and Brain Sciences. Отсутствие языковых универсалий в некотором роде удивительно, с учетом того, что у всех человеческих популяций одна и та же базовая анатомия органов речи и мышления, сформировавшаяся до нашего переселения из Африки. Это удивляет и потому, что язык выполняет сходные функции в разных популяциях. И тем не менее, хотя эти функциональные нужды действительно ведут ко многим сходствам форм языков, давление этих нужд недостаточно, чтобы создать истинные языковые универсалии. Более того, Эванс и Левинсон предположили, что главный вопрос, на который стоит попытаться ответить лингвистам: почему языки такие разные. Они отметили, что мы единственный вид, у которого коммуникативная система настолько варьирует среди популяционных групп. Бесчисленные исследования языков из разных семей и регионов убедительно свидетельствуют об этой глубокой вариативности, включающей что угодно – от глагольных времен, употребляемых в языке (см. главу 1), до базового порядка слов (см. главу 8) и, да, до обозначений снега (см. главу 5). Ни в одной книге невозможно описать все это разнообразие, но, прочитав эту, вы сможете лучше представить себе масштабы языкового и связанного с ним когнитивного разнообразия в мире[4].

Лингвисты все еще осваиваются с тем, насколько невероятно разнообразны языки на нашей планете. Между тем психологи и другие исследователи яснее понимают вариативность мышления и поведения среди человеческих популяций. В другой знаменитой статье, опубликованной в Behavioral and Brain Sciences чуть более десяти лет назад, психологи Джозеф Генрих, Стивен Хайне и Ара Норензаян сделали важный вывод о нашем понимании человеческого мышления: практически всегда оно основано на исследованиях представителей западных, образованных, индустриальных, богатых и демократических обществ (WEIRD)[5]. Эти общества действительно странные на фоне большинства существующих или когда-либо существовавших человеческих обществ. Генрих и его коллеги предположили, что «представители WEIRD-обществ, включая малолетних детей, входят в число наименее репрезентативных популяций, на материале которых можно было бы делать обобщения о человеке». Это верно по целому ряду причин, включая колоссальное воздействие индустриализации и грамотности на социальную и материальную среду, в которой воспитывались многие из нас, WEIRD-людей[6].

Тот факт, что WEIRD-популяции слабо отражают все человечество, обусловлен также воздействием интенсивного школьного образования на те виды символического и математического мышления, которыми мы пользуемся с юных лет. В своей предыдущей книге, «Числа и формирование нас» (Numbers and the Making of Us), я рассказывал об исследованиях, свидетельствующих о том, что межкультурные различия человеческих практик счета гораздо серьезнее, чем предполагают многие. Та книга отчасти основывалась на моей собственной работе с аборигенными популяциями, применяющими совсем иные системы счета, чем те, которые знакомы большинству из нас. В этой книге я предположил, что многие человеческие популяции, существовавшие за время эволюции нашего вида, и безусловно те, что развивались до исхода наших предков из Африки около 100 000 лет назад, не сталкивались регулярно с математическими символами и словами. Наше понимание человеческой психологии в отношении таких вещей, как числовое мышление, опирается преимущественно на одну ветвь человеческих популяций, ветвь, которая едва ли репрезентативна для нашего вида как в современном, так и в историческом смысле. В конце концов, большинство крупных университетов и исследовательских центров располагают достаточно легким доступом к WEIRD-популяциям – в основном студентам. Это, возможно, одна из причин, по которым кросс-культурное разнообразие человеческого мышления, как и разнообразие языковое, недооценивается. Когда когнитивисты начали серьезно относиться к призыву изучать человеческое мышление по репрезентативным образцам популяций с разной историей, экологией и экономикой, масштаб человеческой когнитивной неоднородности стал более заметен. Эта заметность продолжает в настоящее время расти, как и осознание языкового разнообразия. Однако понимание глубокого языкового и когнитивного разнообразия недостаточно успешно распространилось в общественном сознании и даже в сознании многих ученых за пределами лингвистики и когнитивистики вообще. В этой книге освещаются важные идеи, которые были предложены когнитивистике, лингвистике и другим ключевым областям гуманитарных наук благодаря изучению множества разнообразных языков по всему миру, а не только языков WEIRD-народов[7].

Здесь мне, вероятно, следует отметить, что я провел немалую часть своего детства в джунглях Амазонии. Этот детский опыт в конечном итоге и привел меня в область антропологии и лингвистики – меня завораживал спектр человеческого языкового и когнитивного разнообразия. Это стремление повело меня по пути исследований, опирающихся на различные методы. Некоторые наблюдения привели меня обратно к племенам Амазонии, и этот региональный фокус временами будет заметен. И все-таки эта книга посвящена открытиям языкового и лингвистического разнообразия, которые совершаются по всему миру, в первую очередь в культурах, не относящихся к WEIRD, но также и в WEIRD-культурах. Ряд открытий сделаны в ходе лабораторных экспериментов или компьютерного изучения новых баз данных, наполненных лингвистической информацией сотен и даже тысяч культур со всего мира. На собственные исследования, где задействованы подобные методы, наряду с более традиционной полевой лингвистической работой, я буду ссылаться в книге по мере необходимости. Неудивительно, что в выборе тем, затронутых в этой книге, наблюдается некоторая субъективность, поскольку я провожу анализ по ряду вопросов, о которых идет речь. Тем не менее я постарался не уделять слишком много внимания работам какого-либо одного исследователя (включая себя), чтобы продемонстрировать массу увлекательных экспериментов мирового языкового разнообразия, которые проводят многие специалисты, зачастую новыми методами. Эти профессионалы меняют наше понимание не только того, как работает язык, но и как думают и ведут себя люди во время разговора. Стоит также отметить, что растет и разнообразие самих ученых, что, несомненно, вносит вклад в расширение охвата и качества исследований,