Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген
ОБАДЬЯ, казначей.
ЗАМИРА }
ИОАННА, жена Хузы } наперсницы царицы Тамар.
КАСТЕЛЯН.
АБДА }
МЕЛИТА } наперсницы Саломеи.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ.
ВТОРОЙ СОЛДАТ.
ЦАРЕДВОРЦЫ, ПРИСЛУЖНИЦЫ.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Терраса, выходящая во двор царской резиденции. Вдали виднеется море, с одной стороны — главные ворота, с другой — вход во дворец. Три кресла. На сцене ц а р е д в о р ц ы.
М е н а х е н (разворачивая свиток). Оглашу вам послание с той же поспешностью, с какой его доставил крылатый гонец. Достославный Перит, письмоводитель при особе нашего всемилостивейшего господина и царя, любезно мне сообщает… «Наш всемилостивейший господин и царь движется семимильными шагами, и мы едва за ним поспеваем. Воистину — ретивый олень впереди стада своего. Но не преследуемый, а тот, что, гордо откинув ветвистые рога к напрягшейся струною шее, прытко несется к водам шумящей поодаль реки. Столь же резво пересек он вчера благословенную равнину Завулонову{65}… и вне себя от нетерпения нагрянул в приветливый Сефорис{66}… Отсюда он уже в четвертую стражу ночи намерен снова отправиться в путь, дабы поскорее вернуться в свою излюбленную Тивериаду. Что и произойдет — слушайте внимательно! — всенепременно завтра под вечер…» То бишь — сегодня. Слыхали? Все ли готово, как я распорядился, к достойной встрече царя в его твердыне?
Ц а р е д в о р ц ы. Все, все, господин домоправитель!
М е н а х е н. Только прошу — без препирательств и ссор! Досточтимые Хуза и Обадья, не связывайтесь с вертопрахами, им рта все равно не зажмете. Настроение сейчас должно быть праздничное.
Х у з а. На равнинах иорданских неслыханное доселе брожение идет. Сын Захарии и Елисаветы усиленно подливает масло в огонь: того и гляди, вспыхнет пожар, охватит весь народ, и примется он орудовать, как хозяин на собственном гумне…
О б а д ь я. Э, в лжепророках никогда не было недостатка!.. Священное писание и катехизис, как в незапамятные времена, и впредь не дадут нам сбиться с пути истины.
Х у з а. Не принижай, Обадья, этого человека! Я тоже себя обуздываю, разубеждаю, но, сдается, зов, слетевший с пророческих уст нашего великого Исайи{67}: «Глас вопиющего в пустыне: Приготовьте путь господину!..» — относится именно к нему, и это как нельзя более соответствует чаяниям, которые питает наш народ со времен Малахии.
М е н а х е н. К счастью, Иоанн искренне предан очагу нашего великодушного властелина. Сей ученый, безупречный и в высшей степени справедливый муж не раз восседал в государственном совете и проницательностью своей помог царю вовремя разоблачить немало злокозненных умыслов, вескими доводами восстановить справедливость, любезным посредничеством даже самые острые разногласия обратить в братское единодушие. Такой человек опасным быть не может. Напротив, своими благими и благородными поступками он способен принести только пользу.
Х у з а. Что еще, Менахен? Не сказано ли в послании о пурпурной мантии для нашего всемилостивейшего властелина?.. Ни о чем не умалчивай! Не зря же царь проделал такую дорогу до Рима…
О б а д ь я. Неужто нам и впредь влачить позорное ярмо, сгибаться под бременем унизительного опекунства?! Неужто Иерусалиму еще долгие годы скорбеть, словно одинокой вдове?
М е н а х е н. Пусть царь, бесценный брат мой молочный, вдоволь насладится изысканными почестями, которые будут ему воздавать благодарные толпы возвеличенного народа!..
Слышатся звуки трубы с башни.
Х у з а. Пойду извещу милостивую государыню-царицу.
М е н а х е н. Я это уже сделал, идучи сюда. Как ни странно, услыхав радостную весть, царица не вспыхнула, словно роза, а, напротив, стала белой, как лилия, и глаза подернулись мглой, которая того и гляди, обернется слезами. Меня это удивило.
О б а д ь я. Что бы это могло значить? Как-никак, радость выражается иначе…
Х у з а. Я видел, как из ее покоев выходил халдейский прорицатель, — не он ли смутил ее безмятежную душу? Жаль, если столь чистое небо заволокло чадом суеверия…
М е н а х е н. Не время разгадывать загадки! Пора, господа, приниматься за работу.
Т р е б о н и й. Царь по дороге в Рим весьма мило развлекался в Сефорисе…
М е н а х е н. Почему бы и нет? В своей стране царь всюду дома, где бы он ни находился…
Т р е б о н и й. Вот именно! Чувствовал он себя как дома и у богача Филиппа, воистину — как дома!.. И представь, любезный Менахен, на обратном пути он опять остановился у Филиппа. Не знаю только, был ли дома хозяин… Да к тому же с поклажей самых дорогих украшений для его жены…
М е н а х е н. Для жены Филиппа, говоришь? О, это наверняка ошибка, недоразумение! Ведь у Филиппа, как известно, обширные владения по всей Палестине, он ведет торговлю с Тиром, Дамаском. Ему принадлежат леса в Ливане, прииски в Дедане… Так что ему есть чем одарять жену, даже по-царски!
Т р е б о н и й. А что, как царевы подарки ей милее, дороже мужниных? Поразмысли-ка об этом, мудрый Менахен. Недаром все драгоценности, какие только сыскались у наших прославленных золотых дел мастеров, умельцев римских, были приобретены за большие деньги, тщательно упакованы, бережно доставлены и в знак почтения сложены к стопам красавицы Иродиады.
М е н а х е н. Быть того не может! Ведь царь женат и любит свою красивую подругу, а она — его. Это примерные супруги! Кроме того, Филипп доводится царю двоюродным братом, и Иродиада тоже с ним в родстве.
Т р е б о н и й. Царь всегда был неравнодушен к женскому полу и чересчур пылок, разве не так?
М е н а х е н. Нет, этого не допускают уже хотя бы их родственные узы, тем более — наши строгие брачные узаконения! Да и Филипп, пока жив, добровольно от своих прав не откажется. Сие невозможно, Требоний, невозможно!
Т р е б о н и й. Где власть — там возможно все. Кроме того, царь мечтает о наследнике, а его все нет и нет…
М е н а х е н. Бедная наша царица, верно, тоже что-нибудь прослышала. Поспешим отсюда, нужно быть начеку — вдруг еще прибудут гонцы!
Оба удаляются. Из покоев выходит Т а м а р в сопровождении З а м и р ы, И о а н н ы и д р у г и х п р и б л и ж е н н ы х.
Т а м а р (останавливается на краю террасы).
Здесь буду ждать. На море погляжу…
Проворно, словно золотые рыбки,
Несутся стаи волн издалека.
Их подгоняют ветры, что похожи
На рыбарей влюбленных, и вот-вот
Загонят их в объятия залива.
Щетина камыша и тамариск
На миг уйдут под воду, чтоб опять
Взметнуться, распрямиться… И на этих
Коварных удочках взблеснет улов
Продолговато-удлиненных капель,
На радость рыбарям, и, трепеща,
Сорвутся друг за дружкой им в колени.
В пучину загляну… Отрадна гладь,
Но не лежит душа к покою глади.
Все тянет вглубь… Здесь буду ждать, глядеть
Во мрак воды пытливо и печально,
Пока не различу в потемках дно…
З а м и р а.
Но, повелительница, жаркий пламень
Своих зрачков ты устремить должна
