Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1938—1945). Том второй - Иван Стодола
П е р в ы й х о р. Что тебе делать, рыбак, в Гаммельне, на отчей земле?
В т о р о й х о р. Твоя тоска тщетна, твоя любовь тщетна, тщетны твои мечты!
П е р в ы й х о р. Что толку в твоих трудах?
В т о р о й х о р. Что толку в твоих дерзаниях?
О б а х о р а. Что докажешь ты своей смертью?
П е р в ы й х о р. Ты промышляешь на реке — ничтожен твой улов!
В т о р о й х о р. Земля Семи Замков ждет!
П е р в ы й х о р. Другая жизнь тебя ждет!
В т о р о й х о р. Там никто не будет над Йоргеном насмехаться!
П е р в ы й х о р. Ни Кетхен, ни Лора не убегут от тебя!
В т о р о й х о р. О рыбак, с каким нетерпением обнимают там обнаженные женские руки!
П е р в ы й х о р. Йорген!
О б а х о р а. Йорген.
Ребенок плачет…
Й о р г е н (растроганно смотрит на него, затем машет рукой в сторону пропасти, словно прощаясь с кем-то). Нет!.. Пойду искать женщину, которая напоит младенца…
Петер Звон
ТАНЕЦ НАД ПЛАЧЕМ
Комедия в трех картинах с прологом и эпилогом
P. Zvon
TANEC NAD PLAČOM
Peter Zvon. Tanec nad plačom. Bratislava, DILIZA, 1966.
Перевод со словацкого В. Каменской.
Посвящается брату
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
ГРАФ РИХАРД из замка Святая Амелия.
ГРАФИНЯ АННА, его жена.
ГРАФ АЛЬФРЕД, его сын.
МАРКИЗА СИЛЬВИЯ из замка Пурпурный Оклимон.
РЫЦАРЬ ГЕЙЗА из Орешьян.
АРИСТИД КОРОЛЬ, генеральный директор.
РОЗАЛИЯ, его жена.
АДЕЛА, его дочь.
ПЕТЕР, его сын.
Д-Р РЫЛО, его секретарь.
ТВЕРДОЛОБЫЙ, инспектор полиции.
ПОЭТ.
ИЕРОНИМ, слуга генерального директора Короля.
БАРНАБАШ, слуга графа Рихарда.
ПРОЛОГ
Библиотека в старом замке. Высокие готические окна, на стене большая картина. На ней, в старинных одеждах, м а р к и з а С и л ь в и я, г р а ф А л ь ф р е д и г р а ф Р и х а р д, которому подает шпагу Б а р н а б а ш. В нише статуя р ы ц а р я Г е й з ы. С помощью света необходимо создать ощущение нарисованной картины. В глубине библиотеки — дверь в коридор; боковая дверь ведет в соседнюю комнату. Рядом камин, на нем — часы с музыкой. Когда занавес поднимается, актеры неподвижно стоят в раме картины. Часы бьют двенадцать и играют менуэт. Затем в наступившей тишине граф Рихард начинает свой монолог.
Г р а ф Р и х а р д.
Как быстротечно время! Что столетья?
Дни и недели, месяцы и годы —
не более чем бредни и мираж!
Нет, тот, кто мудр, минуты не считает,
как не считают дождевые капли.
Луна сегодня чудо как светла…
(Зевает.)
Пора… Подай мне шпагу, Барнабаш.
Б а р н а б а ш (подает ему шпагу). П-п-п-п…
Г р а ф Р и х а р д.
Я знаю сам. К чему так много слов?
Зажги-ка свечи, затопи камин.
Прохладно что-то.
(Выходит из рамы, усаживается в старое кресло и зевает.)
Барнабаш, выполняя распоряжение графа, разжигает камин. В библиотеке становится уютней. Потом зажигает свечи в подсвечниках и несет их; его лицо с резко выступающими скулами кажется мертвенно бледным. В этом есть что-то устрашающее.
Б а р н а б а ш (ставит подсвечник на стол). П-п-п-п…
Г р а ф Р и х а р д.
«Пожалуйста» — ты хочешь мне сказать?
Я знаю сам. К чему так много слов?
Налей вина. Коль жить нам только час,
пред всем вину отдам я предпочтенье.
Барнабаш наливает из графина вино.
Когда ты молод, то к вину в придачу
захочешь общества, и женщин, и веселья.
О молодость моя! Как я был глуп!
(Пьет.)
Когда б она опять меня манила,
наполнив мир своим благоуханьем,
я б не поддался ей. Теперь я знаю,
что только в старости приходит мудрость,
для жизни — поздно, а для смерти — рано.
Нет, умудренный жизнью предпочтет.
наполнить свой бокал вином бургундским,
лозой Токая и нежнейшим рейнским.
Блага уединенья возлюбя,
о старость, я приветствую тебя!
(Пьет.)
Из рамы слышен громкий зевок. Граф Альфред грациозно потягивается, прикрывая рот кружевным платочком.
Г р а ф А л ь ф р е д.
Барнабаш!
Б а р н а б а ш. П-п-п-п…
Г р а ф А л ь ф р е д (лениво зевая, не дает ему договорить).
«Пожалуйста» — хотел ты мне сказать?
Я знаю сам. К чему так много слов?
Возьми свечу да посвети-ка мне.
А вам, отец, я здравствовать желаю.
Г р а ф Р и х а р д.
И я — тебе. Зачем же медлишь ты?
Коль бодрствовать нам только час дано
и пять минут просрочить — тяжкий грех.
Ах, жизнь — любовница, мой милый друг,
не спится ей, когда любовник молод.
Г р а ф А л ь ф р е д.
О да, отец, любовница она.
И сладок мне в ее объятьях сон.
Б а р н а б а ш (тем временем берет со стола оба подсвечника и, держа их в руках, встает рядом с картиной так, чтобы свечи резко освещали мертвенно бледное лицо молодого графа). П-п-п-п…
Г р а ф А л ь ф р е д (изящно выпрыгивает из рамы).
Я знаю сам. К чему так много слов?
Г р а ф Р и х а р д.
Испей вина! Отменное вино!
Г р а ф А л ь ф р е д.
Вино! Опять вино! Вино и праздность!
Мне надоело пьяное веселье,
все те же песни и все те же танцы.
Когда судьба сулит одни улыбки,
поверишь, что всего прекрасней плач!
Г р а ф Р и х а р д.
Сам черт в вас разберется, молодежь!
Когда-то рассуждали только старцы,
а юноши любили, развлекались…
Теперь же стали мудрствовать юнцы.
Г р а ф А л ь ф р е д.
Не потому ль, что зреем мы скорее?
Г р а ф Р и х а р д.
Поверить вы готовы, что петух,
не быв цыпленком, из яйца родится.
Не знаю я, чем нынче свет живет,
какие нравы, кто теперь король.
Но твердо верю: в наши времена
все было лучше, проще и пристойней.
Ведь истиной во все века пребудет,
что только нравственное долговечно,
а молодости нравственность чужда.
Г р а ф А л ь ф р е д (снимает со стены старинный струнный музыкальный инструмент, наигрывает некогда популярную мелодию).
