Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген
Ф р а н т и ш к а. Сударыня, как сильно вы меня презираете. А почему? Ведь у вас нет причины. Странно, что раньше я этого не замечала, и поняла лишь теперь. (Пауза.) Только любезничать со мной, говорите, может ваш сын… вы серьезно сказали? Нет, это невозможно! (Всхлипывает. Горячо.) Нет! Он будет меня любить, как я люблю его! Он должен меня любить, моя любовь завоюет его!
П а н и К о с т а р о в и ч (пренебрежительно). Ты с ума сошла, глупая шлюха? Белены объелась, что ли? Неужели мне суждено без конца препираться с полоумными? Вначале этот мальчик, затем Лекса и, наконец, ты. Надо быть железной! Мои нервы не выдержат! У меня ужасная мигрень, пойду лягу… у меня нет времени приводить тебя в чувство. Утром не буди меня до девяти! И помни: если Алеш перестанет бегать за тобой, куплю тебе на платье, а то… (Показывает на дверь.) Веди себя как подобает! (Уходит.)
Ф р а н т и ш к а (опускается на стул, кладет голову на кучу грязного белья на столе. Тишина сотрясается от рыданий; временами произносит почти невнятные слова). Ужасно… ужас… не переживу… страшно… Неужто все богатые такие жестокие и злые?..
Слышно, как в прихожей кто-то ставит трость, снимает пальто и насвистывает избитый мотивчик; стук в дверь. Франтишка не отвечает. Стук повторяется, и в кухню входит Р и ш а, в смокинге с сигаретой во рту.
Р и ш а. Франтишка дома? А почему не отзывается? (Увидев ее в слезах.) Что происходит? Она дурит? Уж не плачет ли? Слезы портят кожу и глазки. (Поднимает ей голову и поворачивает к себе.) В самом деле? Что случилось с глупышкой? Кто ее обидел?
Ф р а н т и ш к а. Сударыня меня унижает и порочит. Никогда, сказала она, молодой пан не будет тебя любить. Мол, между вами и мной не может быть любви. (Плачет.) Мы можем только любезничать.
Р и ш а. Она сказала маман, что любит меня? Этого нельзя было говорить, глупая. Ты все испортила. Скверно. Лучше бы я не брал у тебя эти пять тысяч. Я уже не буду тебя так любить — я могу любить девушку, когда об этом никто не знает. Как только об этом кому-то становится известно, я сразу чувствую себя как в кандалах.
Ф р а н т и ш к а. Нет, нет, нет! Я ничего о вас не сказала, паныч. Об этом был разговор вообще.
Р и ш а. Об этом вообще не должно быть речи! Как глупа жизнь! Скучаешь в обществе, нарочно приходишь домой пораньше, чтобы немного развлечься, заранее радуешься, даже курить не тянет — и пожалуйста: дома тебя ждут одни неприятности и скандалы. Здесь еще тошнее, чем в салоне. Разве я не говорил тебе, что при маман даже заикаться об этом нельзя. Пусть говорит, что ей вздумается, пусть провоцирует и дразнит — такова у нее манера. Пусть говорит она, а ты помалкивай и думай о своем.
Ф р а н т и ш к а. Не могла сдержаться, паныч. Это было сильнее меня, моего разума и воли.
Р и ш а. Ловко же ты попалась на удочку! Проклятье! Ты все еще деревенская гусыня, хотя уже два года служишь в Праге. Толку от тебя никогда не добьешься, до самой смерти будешь пакостить и позорить того, кто с тобой свяжется. До добра это не доведет.
Ф р а н т и ш к а (с отчаянием). Простите меня, паныч. Не гневайтесь! Больше этого не будет. Все снесу молча от милостивой пани, только бы знать, что вы меня любите. (Бросается к нему в слезах.) Скажите мне, что любите, повторите еще раз!
Р и ш а. Хватит! Меня это раздражает. Завтра даже обычный бокал шерри не доставит мне удовольствия. Такие сцены для меня хуже горькой редьки. Comme c’est bête![123] Перестань реветь, черт побери! Замочишь мне манишку и изомнешь смокинг!
Ф р а н т и ш к а (падает к его ногам). Простите меня, паныч, ради бога, простите.
Р и ш а (сладострастно). Черт побери, как ей это идет. Такой прекрасной линии спины и бедер я еще не видел. Встань! Не вводи меня в грех! Еще немного — и я не поручусь за себя. (Прижимает Франтишку к себе.) И слезы тебе к лицу — они подстегивают меня, как шпоры — ленивого рысака.
Ф р а н т и ш к а (со слезами на глазах, на губах мимолетная улыбка). Нравлюсь я вам? Вы уже не гневаетесь на меня?
Р и ш а. Помолчи. Ты не то что простого смертного — святого с ума сведешь. (Расстегивает ей корсаж.)
Ф р а н т и ш к а (испуганно). Нет, нет, нет! Ради бога, паныч, пустите меня!
Наверху, над кухней раздаются звуки скрипки, словно выкрик ужаса и страха. Риша и Франтишка поднимают головы и прислушиваются в изумлении.
Р и ш а. Что это? А… этот юродивый Алеш пугает дом и по ночам. Дня ему мало — и ночью не дает покоя, дармоед, зануда. Тяжелый крест для семьи.
Ф р а н т и ш к а. Да, это играет пан Алеш. А… понимаю! Он меня предупреждает, как обещал. Чувствует опасность — и в трудную минуту обращается ко мне. (Хочет вырваться от Риши.)
Р и ш а. Ха-ха-ха! Значит, этот сумасшедший любит тебя. Ну… пусть любит… ты моя! Ему я тебя не отдам. Пусть играет! Сыграй мне… свадебную песню… считай, что я заказал ее тебе. Есть люди, которые поневоле должны служить другим. (Тянет Франтишку к постели.)
Франтишка сопротивляется все слабее и слабее. С шумом падает на пол опрокинутая ширма. Риша толкает Франтишку на кровать и склоняется над ней. Скрипка рыдает и стонет все отчаяннее.
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Ранняя весна, воскресенье, четвертый час дня. В кухню через окно проникают лучи бледного холодного солнца и образуют на чисто вымытом полу квадраты и прямоугольники. Ф р а н т и ш к а, с осунувшимся лицом, сидит у стола и пишет письмо, движения ее неторопливы и мягки: перед ней бутылочка чернил, перо и четвертушка бумаги, которую она за неимением линейки время от времени разлиновывает по корешку расчетной домашней книжки в переплете.
Ф р а н т и ш к а (поднимает голову и смотрит на настенные часы). Пять минут четвертого. Анча должна прийти с минуты на минуту, а я написала только несколько строк. Так тоскливо мне еще никогда не бывало. Не знаю, что и писать. А здесь (показывает на грудь) все время теснит. (Плачет.) Что со мной сделал город? Какая я была веселая дома! Еще два года тому назад. А если заскучаю, то поднимусь в горы…
