Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1938—1945). Том второй - Иван Стодола
В о ц е л. Я же вам говорю, что не умею придумывать. Могу только повторять то, что я уже написал. И, верно, у меня никогда не будет того настроения, того восторга, той надежды, того отчаяния, которые помогают спастись. Скорее всего, я стану повторяться, но и он это сумеет — он может украсть у меня мои выражения, мою искренность…
С е д л а к о в а. Все украсть у вас он не сможет, а вообще-то, раз вы не верите в свои силы, что же вы, собственно, потеряли?
В о ц е л. Я — человек, способный лишь раз в жизни совершить что-то значительное, что-то исключительное, — и я это сделал. А он — обворовал меня.
С е д л а к о в а. Вам больно, что вы потеряли славу?
Воцел молчит.
Так в чем тогда дело? В деньгах, которые вы заработали бы?
В о ц е л (помолчав). В деньгах — тоже. Они помогли бы мне стать на ноги. Будь деньги, будь успех или то и другое вместе — я смог бы найти приличную работу. Может быть, я и не стал бы больше писать…
С е д л а к о в а. Но все это вы можете получить. И деньги и работу.
В о ц е л. Как?
С е д л а к о в а. Очень просто. Приходите в полдень, когда здесь будет Ланда. (Тихо, размышляя.) Он должен дать вам денег за этот роман.
В о ц е л. От него я ничего не возьму. Это пират. Грабитель.
С е д л а к о в а. Хорошо, тогда я вам одолжу.
В о ц е л. Вы? От вас я тоже взять не могу. Я не сумею вернуть.
С е д л а к о в а. Не будем об этом говорить. Вот увидите: права я, а не вы. Теперь дело в том, чтобы обеспечить вам средства к существованию. Выбирайте! Хотите деньги от меня или от Ланды?
В о ц е л (хватается за голову). Как вообще возможно что-либо подобное? Неужели ничего нельзя сделать? Неужели мне никто не поможет?
С е д л а к о в а. Никто, кроме вас самого. И это единственный путь, следуя которому вы сможете чего-то добиться. Послушайте меня — и увидите, что вам, быть может, удастся отплатить ему за все.
В о ц е л (смотрит на нее). Да, другого пути, вероятно, нет. (Идет к выходу.) Я приду в полдень за деньгами. (Останавливается.) А что, если он не захочет мне их дать?
С е д л а к о в а. Не беспокойтесь, об этом я позабочусь.
В о ц е л. Что мне остается? Позволить купить себя. Стать проституткой, как и он. (Помолчав.) Да нет. Я превращусь в такого же негодяя.
С е д л а к о в а. Не говорите так. Это неправда. Всего лишь акт самозащиты — так к этому и надо относиться.
В о ц е л (идет к выходу). Наверное, вы правы. Благодарю. В полдень буду. Или… (в отчаянии) или пойти все же к шеф-редактору?
С е д л а к о в а. Не делайте этого. Вы ничего не добьетесь. И денег не получите. Не ходите к шефу. Мне пришлось бы все отрицать, пришлось бы лгать. Не унижайте меня.
В о ц е л. Как вы можете отрицать? Не верю. Вы засвидетельствуете все как было.
С е д л а к о в а. Не засвидетельствую, не заблуждайтесь. Не могу.
В о ц е л. Неужели вы не понимаете, что речь идет о моем будущем, обо всем на свете, о моей жизни…
С е д л а к о в а. А вы не понимаете, что так же точно речь идет и о моем будущем и о моей жизни? О моем существовании и о существовании моей матери? Поймите это, прошу вас, и не требуйте невозможного. (В отчаянии.) Если вы это сделаете, я стану лгать вам в лицо. Вы плохо меня знаете. Глазам своим не поверите. Но я не могу помочь вам. Не могу стать на вашу сторону, как бы я того хотела. Я бы погибла. Вы погубили бы меня. Не делайте этого. Прогадаете.
В о ц е л. Не прогадаю… (В отчаянии.) А если и так — утащу и его с собой! Не позволю обокрасть себя! Не позволю себя убить! Я добьюсь того, что вы скажете правду. Вот увидите. (Уходит.)
Седлакова хочет бежать за ним, потом останавливается, идет к столу, перелистывает верстку. Звонит телефон.
С е д л а к о в а (в трубку). Алло? Добрый день, пан Негорелов… Нет, пока нету… Часиков в двенадцать. Передать что-нибудь?.. Пожалуйста. (Кладет трубку.)
Стук в дверь, входит в ы п у с к а ю щ и й, в руке он держит верстку книги.
В ы п у с к а ю щ и й. Несу конец этой «Голой истины». Вы прочли, барышня? (Кладет верстку на стол.)
С е д л а к о в а. Почему вы спрашиваете?
В ы п у с к а ю щ и й. Только потому, что я сунул туда нос и мне эта штука понравилась. Прекрасно написано. Он никогда еще так не писал. Словно и не он даже.
С е д л а к о в а (неуверенно). Очень занятный роман.
В ы п у с к а ю щ и й. Удивляюсь, как такой странный человек может написать, словно евангелист какой-нибудь.
С е д л а к о в а. Что вы подразумеваете под «странным человеком»?
В ы п у с к а ю щ и й. Что… Вы прекрасно знаете, барышня. Все эти аферы и прочее, все, что о нем писали, — другого на его месте давно бы выгнали. На моей памяти отсюда вылетали сотрудники и не за такие скандалы, как у редактора Ланды. Но он всегда умеет все сгладить, заговорить зубы, а если не удается — ото всего отопрется. Как с этими нападками на оперу. Другой бы шею сломал на таких нахальных выпадах, да еще без ведома газеты. А с этого — как с гуся вода. И вдруг — такой роман. Когда я читал отрывки, то сказал себе: такое не мог написать какой-нибудь негодяй. (Тихо.) А вот, на титуле написано — Рудольф Ланда. (Усмехается.) Никогда толком не разберешь…
С е д л а к о в а. Вы не любите Ланду?
В ы п у с к а ю щ и й. Да что там, люблю — не люблю. Я не обращал бы на него внимания, если б не приходилось. Но у меня из-за него одна неприятность за другой. И с ним — тоже. Все навыворот. Да что я вам-то говорю, вы его знаете лучше меня, барышня, он вам небось уже осточертел. Как и все остальные сотрудники. Вот я и не могу понять. Никто и слышать о нем не хочет, шеф-редактор всегда прямо кипит весь, когда за Ландой обнаруживаются грешки, а тот сидит себе спокойно дальше.
С е д л а к о в а. Потому что дело знает. Всюду способен втереться. Короче, его удобно использовать. Как бы там ни было, он здесь, и нам приходится с этим смириться.
В ы п у с к а ю щ и й. Знаю. Но обождите, когда-нибудь он так глубоко заберется, что уже не выберется. Не сумеет. Поверьте мне. Такие люди плохо кончают.
С е д л а к о в а. Не стройте из себя гадалку, пан Ворличек. Уж он-то плохо не кончит. Из него еще шеф-редактор получится.
В ы п у с к а ю щ и й. Может быть, только не у нас в газете.
С е д л а к о в а. Не у нас — так в другом месте. Сами хорошо знаете.
Дверь без стука распахивается, входит ш е ф-р е д а к т о р.
Ш е ф-р е д а к т о р. Пана Ланды еще нет?
С е д л а к о в а. Нет, пан шеф-редактор.
В ы п у с к а ю щ и й выходит. Входит Л а н д а, кланяется шеф-редактору, вешает шляпу и неуверенно на него смотрит.