Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1938—1945). Том второй - Иван Стодола

З а н а в е с  быстро падает.

Франтишек Лангер

ЗАКЛЮЧЕННАЯ № 72

Пьеса в двух частях на сюжет Ольги Шайнпфлюговой{80}

F. Langer

DVAASEDMDESÁTKA

František Langer. Tři hry o spravedlnosti. Praha, Československý spisovatel, 1957.

Перевод с чешского И. Инова и О. Малевича.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

МАРТА.

МЕЛИХАР.

ЛЮДВИК.

КОЛЬБЕН АДОЛЬФ.

БУДЕЦИУС.

ЮЛЬЧА.

КНЯЗЬ.

СЛЕДОВАТЕЛЬ.

ЧИНОВНИК.

АДВОКАТ.

ДВА ПОЛИЦЕЙСКИХ.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК.

НАЧАЛЬНИК ТЮРЬМЫ.

ГАВЛОВА.

ВРАЧ.

СВЯЩЕННИК.

ГОСПОДИН.

ПРИСЯЖНЫЙ.

СУДЬЯ.

МОНТЕР.

ПОСЕТИТЕЛИ КАФЕ.

КЕЛЬНЕР.

ЗРИТЕЛИ.

ЗАКЛЮЧЕННЫЕ.

НАДЗИРАТЕЛИ.

Большое помещение в тюрьме, которое обычно используется в качестве лекционного или концертного зала. На боковых галереях — решетки. На сей раз в глубине сцены сооружены импровизированные театральные подмостки. Это круглая вращающаяся площадка, к которой ведет несколько ступеней; она довольно примитивна, но вполне соответствует своему назначению. Самодельный занавес раздвинут. Софиты, предназначенные для освещения сцены, размещены в зале так, как разместил бы их в настоящем театре осветитель, если бы их не нужно было скрывать от зрителей. Перед вращающейся площадкой поставлены кресла для гостей, приглашенных на представление в тюрьме, за ними — стулья и скамьи для публики менее почтенной.

На вращающейся сцене установлены следующие декорации:

Гостиная с красными обоями. Мебель ничем особенным не примечательна. В глубине, у стены, — невысокий буфет, на нем — несколько предметов, над ним — большое зеркало. В гостиной стоят диван, кресла, стулья и ломберный столик.

Маленькое кафе. Точнее сказать, тротуар перед ним с несколькими столиками, отделенными от улицы низкой, увитой плющом изгородью. Вход в кафе, окна которого освещают эту небольшую импровизированную терраску, — в глубине сцены, за столиками. Терраса примыкает к стене соседнего дома, которая сплошь залеплена рекламой.

Тюремная камера. Три высокие серые стены. На задней, словно некое окно, — часы с вращающимися стрелками. Часы большие, но не настолько, чтобы скрыть унылую серость голой тюремной стены. Сквозь циферблат проступает решетка. Эти часы здесь уместны, потому что они — символичны: воплощение неподвижного и быстротечного времени, единственная и притом ограниченная перспектива, отверзающая перед человеком вечность, точно так же как всего одно зарешеченное окошко открывает перед заключенным бесконечность пространства.

Уголок в квартире Марты, чуть более интимный, чем большая гостиная; возможно — всего лишь небольшая часть этой гостиной.

Кабинет следователя. Стол, столик для секретарши, полка с досье, несколько стульев.

Дальний конец или ниша в зале судебных заседаний, остальная часть которого не видна. Лишь обнесенное барьером возвышение, где стоит скамья подсудимых.

(Декорации трех последних сцен можно разместить в просветах между крупногабаритными декорациями или чередовать их в одном просвете.)

Для седьмой сцены нужно перестроить декорации кафе, или еще лучше, если на переднем плане окажется кулиса, изображающая угол дома с залепленной рекламами стеной, которой раньше была ограничена терраска кафе. Рядом валяются строительные материалы или стоит тачка и т. д. — все это освещено уличным фонарем.

И декорации, и реквизит, и костюмы сделаны из материалов, которые могут оказаться под рукой в тюрьме.

Под сценой в тексте ремарок всегда подразумевается вращающаяся площадка. «Занавес» может означать и краткое ее затемнение. Поскольку вполне вероятно, что постановка пьесы Марты готовилась долго и тщательно отрепетирована, игра исполнителей отнюдь не грешит импровизационностью и кустарщиной.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПРОЛОГ

По просцениуму расхаживают несколько  з а к л ю ч е н н ы х  в серых арестантских одеждах и  д в а - т р и  надзирателя. Арестанты расставляют стулья и подметают пол. Один из них, М е л и х а р, чинит ступеньки перед вращающейся сценой — забивает гвозди. Возле него стоит  н а д з и р а т е л ь. Фигура Мелихара все еще не утратила стройности. Короткая стрижка и бритое лицо мешают определить его возраст. Лишь спокойная размеренность движений свидетельствует о том, что он уже не молод.

Н а д з и р а т е л ь. Пошевеливайся, Мелихар! Де́ла-то — раз плюнуть, а возишься битый час. В работе ты не из первых.

М е л и х а р. Уж на меня-то вы пожаловаться не можете. С тех пор как я попал сюда, перечинил все двери, полы, швейные машинки… даже орган для его преподобия. От работы я никогда не отлынивал, тюремное безделье — для меня роскошь, пан надзиратель.

Н а д з и р а т е л ь. Это единственная роскошь, которой ты заслуживаешь. Готово?

М е л и х а р. Готово, пан надзиратель, теперь бы только взглянуть, как эта штука действует.

Н а д з и р а т е л ь. Сам знаешь — тебе здесь не место. Идем!

М е л и х а р. Никогда не видел, как играют на вращающейся сцене, хоть бы краешком глаза…

Н а д з и р а т е л ь. Я тоже не видел, а уж ролей переиграл в любительских постановках — не счесть. Поди, раньше ты не больно интересовался театром?

М е л и х а р. Я? Да я в своей жизни столько раз побывал на сцене! Неужто не заслужил посмотреть?.. Здесь что ни возьми — все моя работа, без меня бы вы как без рук.

Н а д з и р а т е л ь. Говорят тебе — нельзя, начальник не разрешает.

М е л и х а р. Хоть посмотрю, как она вертится. Эй, Тонда, наддай-ка, чтоб крутанулось!

Занавес раздвигается. Видны декорации одной из сцен, потом — кафе на улице, гостиная; освещение тусклое.

Постойте-ка! Что это?

Н а д з и р а т е л ь. Разве не видишь? Комната. Нет, в театральном деле ты ничего не смыслишь.

М е л и х а р. Эта красная гостиная мне вроде бы знакома… (Поднимается на сцену. Рассматривает мебель. Подходит к стене, дотрагивается до нее рукой.) Холстина, конечно…

Н а д з и р а т е л ь. Я же говорю, ты и понятия не имеешь, что такое театр.

Между тем в импровизированном зале уже появилось несколько  з р и т е л е й, в большинстве своем это тюремные чиновники с женами; они рассаживаются на стульях.

Ну, хватит, Мелихар, потехе час — господа уже собираются.

М е л и х а р. Нет, я должен это видеть. Черт возьми, позабыл тут затянуть гайку.

Пока надзиратель приветствует входящих  ч и н о в н и к о в, Мелихар с чем-то возится на полу.

Н а ч а л ь н и к  т ю р ь м ы. Все в порядке?

Н а д з и р а т е л ь. Да, пан начальник, мы только что опробовали.

Н а ч а л ь н и к  т ю р ь м ы (Мелихару). Ну и как?

М е л и х а р. Все как по маслу, пан начальник.

Н а ч а л ь н и к  т ю р ь м ы. Благодарю. (Одному из гостей.) За последние три недели — ни единой жалобы, ни одного взыскания.

Г о с п о д и н. Пожалуй, этим арестантам живется лучше, чем многим честным людям, которым нечего есть и негде преклонить голову. А теперь еще и театр!

Н а ч а л ь н и к  т ю р ь м ы. Извините… Кажется, большинство приглашенных уже собрались… Итак, прошу минуту внимания, господа! У нас содержится две категории заключенных. Часть осуждена на короткие сроки — три, четыре, пять лет. Для них вверенная мне тюрьма — суровое наказание и школа. Но тем, кто осужден на пятнадцать, двадцать лет или даже пожизненно, приходится, так сказать, приспосабливаться к тюремному образу жизни.

В р а ч (входя). Добрый день, пан начальник.

Н а ч а л ь н и к  т ю р ь м ы. Добрый день, доктор. Я только что начал