Лицей 2023. Седьмой выпуск - Владимир Евгеньевич Хохлов

(визг расстегнутой молнии)

– Оно не работало, ты это сам выдумал.

– Дай табуретку.

– Потому что работать это не может в принципе.

– Ладно, не кипятись.

Двое зашли на кухню. Один был невысокий, совершенно седой, жилистый и слегка сутулый; в его взгляде читался ум и осторожность, а в фигуре – будто бы некоторая оторванность от земли. Второй ему противоречил по всем признакам: повыше, покрепче, поплотнее. Ума в его глазах было еще больше, а вот желания осторожничать и любезничать не было вовсе. Оба и в самом деле выглядели ужасно уставшими и, надо сказать, достаточно старыми. Младшему, похоже, было под шестьдесят, а старший годился ему в отцы. Он им и был, вернее.

Это и есть отец и дед Вадима, поняла Катя.

Увидев Катю, они остановились. Дед почесал лохматые из-под шапки волосы, отец попытался заправить рубашку в штаны.

– Добрый день, – сказал отец.

– Ты бы хоть предупредил нас, – сказал дед.

– Сорян, – сказал Вадим, – я вас раньше шести вообще не ожидал.

– Ну а что нам там делать столько времени, оно работать не может и не будет, вот мы и вернулись, – тут же начал заново отец, но дед махнул рукой и не поддался на провокацию.

– Это моя… хорошая знакомая, – сказал Вадим. – Она живет здесь недалеко. Мы ходили на каток, и я позвал ее на обед.

– На какой каток? – поинтересовался дед.

– Ну здесь же, рядом… между «Дикси» и Оккервилем.

Дед кивнул головой.

– Ее зовут Катя, – представил гостью Вадим.

Катя встала. Дед также выдвинулся навстречу, зайдя наконец из коридора в кухню.

– Катя… – вежливо, но все еще несколько хмурясь, повторил он. – Очень приятно. Константин Константиныч Теплицын.

– Борис Константиныч, – отозвался отец. – Но можно просто Борис.

– Вы голодные? – спросил Вадим.

– Голодные.

Вымыли руки, снова сели. Загремели ложками. Старый столовый мельхиор раз за разом нырял в залитые красным тарелки – белые с синими узорами, белые с голубым кантиком, белые со светло-коричневым пояском по краю.

– Катя, вам булку или хлеб? – спросил Борис, заглядывая в шкаф, и Вадим в очередной раз мысленно ударил себя по лбу от осознания, что не предложил этого сам.

– Спасибо, я так.

Борис все же выставил на стол и то, и другое, и Вадим тут же накинулся на блюдо, поглощая куски хлеба с борщом один за другим.

Катя вела себя сдержаннее, и было видно, что ей немного неловко.

Чтобы ее поддержать, Константин Константиныч, не ведая, что открывает Ящик Пандоры, спросил:

– На кого учитесь?

– На антрополога. Исторический факультет.

– А вы с Катей однокурсники? – спросил отец.

– Нет, она в Европейском.

– А это где? – поинтересовался Константин Константиныч.

– Это на Кутузова, – снова ответил за нее Вадим.

– Ну а что это вообще?

– Это университет, – пояснила Катя. – Негосударственный и относительно новый, поэтому вы про него и не слышали.

Константин Константиныч кивнул, словно это и в самом деле ему все объяснило. Он отломил себе половинку куска хлеба и намазал маслом.

– Ну, – с интонацией, подходящей одновременно к фразам: «Где у вас болит?» или: «И где же они на это деньги берут?», но более всего: «Чем дышит ваше подрастающее поколение?», спросил он, – и какой истории вас там учат?

Катя неопределенно пожала плечами.

– Я ведь занимаюсь не совсем историей, я занимаюсь антропологией.

– А что изучает антропология? Черепа да цвет кожи? Человек прямоходящий…

– В самом широком смысле слова – человека.

– В самом широком смысле слова и я изучаю человека, – сказал Константин Константиныч.

– Дедушка – врач, – вполголоса пояснил Вадим.

– Антропология изучает человека в его культурной и общественной среде. То есть она находится на стыке наук: истории, социологии, этнографии, психологии и так далее.

– А вы конкретно что изучаете?

– Я изучаю быт и культуру поморов, на севере.

– И чем же это отличается от этнографии?

– Антропология шире. И она в большей степени развернута к человеку. Хотя, в сущности, спор о терминах не играет здесь решающей роли.

– Ну хорошо, – продолжал допытываться Константин Константиныч. – Это все, наверное, интересно и важно, но от меня слишком далеко. Обычную же историю вы изучаете?

– Изучаем, – хмуро ответил за Катю Вадим, наклонивший тарелку и вычерпывавший последние капли супа.

– Погоди, я не с тобой говорю. Вот что вам про историю рассказывают? Как расставляются акценты?

– Академическое изучение истории в меньшей степени, нежели школьное, занимается расстановкой акцентов, – осторожно сказала Катя.

– Ну какая-то же концепция у вас есть?

– Концепция есть, но мне кажется, что вы этим словом заменяете слово «идеология».

– И идеология, конечно. Тем более если ваш вуз негосударственный.

– Сколько преподавателей, столько и концепций. Сколько монографий, столько и концепций.

– Папа, – встрял в разговор Борис, – ты зря нападаешь на гостью. Я не понимаю, тебе что нужно – единый учебник? Краткий курс, диалектический материализм?

– Я понять хочу, чему их там учат.

– Наш министр культуры тоже очень болезненно относится к вопросам истории. Особенно военной. Скоро и слово сказать о ней нельзя будет.

– Да, Боря, потому что если наш министр культуры не будет этим заниматься, то будет твой сын новым Колей из Уренгоя, – Константин Константиныч махнул головой в сторону телевизора, – потому что так их этому научили.

– Я вроде тоже на истфаке учусь, – вновь заговорил Вадим, – но я что-то в бундестаге не выступаю.

– Потому что ты знаешь, и когда война началась, и кто на кого напал, и где твой прадед двоюродный зарыт.

– Тогда я не понимаю сути твоих претензий. Я учусь на истфаке, и я знаю историю. Катя тоже там учится и тоже знает.

– Да никто корней своих не знает, – вздохнул Константин Константиныч, – вот вы знаете что-нибудь про своего прадеда? Кем был, где воевал?

– На передовой он не был. Он служил в СМЕРШе.

Константин Константиныч едва заметно хмыкнул и неопределенно качнул головой.

– Ну, тоже служба, – сказал он не вполне искренне. – Главное, чтобы вы это знали и помнили.

Обед кончился. Наконец, самое неловкое: топтание в прихожей и разговор вполголоса.

– Давай я тебя провожу.

– Да тут одеваться дольше, чем идти. Мы и в самом деле соседи.

– Ну все равно, – сказал Вадим.

Катя указала ему через плечо на дом № 28/19 по Заневской площади – тот самый дом, который загораживал солнце Клавдии Ивановне, жившей когда-то в комнате Вадима. Вадим обернулся.

– Я в этом доме живу. Куда тут провожать…

Катя шла через двор, не застегнувшись и не надев шапки, через грязный снег, огибая в изобилии расставленные приоры и жигулевскую классику – в этом районе, за последние годы ставшем