Вопрос - Георг Мориц Эберс

— И половины от этого будет вдвое больше, чем нужно наглому мошеннику.

Человечек принял скудный дар, развернул его во всю ширь и, повернувшись к Лисандру, сказал:

— В нашем возрасте люди редко испытывают новые чувства, но сегодня, впервые с тех пор, как я перестал расти, я хотел бы быть еще меньше, чем сейчас.

Больной недовольно покачал головой при виде крохотного лоскута и, пока фокусник сворачивал его на колене, снял с плеч хламиду, которую носил сам, серьезно сказав:

— Возьми этот плащ, ибо то, что обещает Лисандр, он не исполняет наполовину.

Последние слова были адресованы Семестре так же, как и карлику, ибо старая домоправительница, с прерывистым дыханием и дрожащими руками, теперь приближалась к своему господину.

Добрых слов от нее теперь ждать не приходилось, но еще более горькие и яростные упреки сорвались с ее уст, когда она увидела, как ее господин отдает свою едва поношенную хламиду бродячему проходимцу, да еще и осмеливается награждать ее бережливость колкостями.

Она старательно выткала этот плащ своими собственными руками, и вот так, кричала она, ценится ее труд! В сундуках полно ткани, которую Лисандр может раздать шутам на следующей ярмарке в Сиракузах. В других странах, даже среди диких варваров, седины чтут, но здесь старшие учат молодежь оскорблять их насмешками и глумлением.

При этих словах лицо больного побледнело, под глазами залегла темная тень, а вокруг рта появилось выражение боли. Он выглядел крайне изможденным.

Каждая черта выдавала, как тревожат его пронзительный голос старухи и ее страстные речи, но он не мог заставить ее замолчать громкими упреками, ибо голос изменил ему, и потому он пытался примириться успокаивающими жестами своих тонких рук и умоляющим взглядом.

Ксанфа почувствовала и увидела, что отец страдает, и воскликнула бесстрашным, решительным тоном:

— Молчи, Семестра! Твоя брань причиняет боль отцу.

Эти слова лишь усилили гнев домоправительницы вместо того, чтобы уменьшить его. Полубезумным, полуплаксивым тоном она воскликнула:

— Так вот до чего дошло! Дитя приказывает старухе. Но знай, Лисандр, я не позволю насмехаться над собой, как над дурой. Этот наглец Мопус — сын твоей вольноотпущенницы, и служил в этом доме за высокую плату, но он покинет его сей же день, так же верно, как я надеюсь дожить до сбора винограда. Он или я! Если ты хочешь оставить его, я отправлюсь в Агригент и буду жить с дочерью и внуками, которые шлют мне весточки с каждым гонцом. Если этот нахал тебе дороже, чем я, я покину эту обитель неблагодарности. В Агригенте...

— В Агригенте прекрасно! — перебил фокусник, внушительно указывая пальцем в направлении этого знаменитого города.

— Там восхитительно, — вскричала старуха, — покуда не встречаешь на улицах пигмеев вроде тебя.

Домоправительница едва переводила дух, и ее господин воспользовался паузой, чтобы пробормотать умоляюще, словно ребенок, которого хотят лишить чего-то любимого:

— Мопус должен уйти — веселый Мопус? Никто не умеет так хорошо поднимать и поддерживать меня.

Эти слова смягчили гнев Семестры, и, понизив голос, она ответила:

— Тебе больше не понадобится этот парень для сего дела; сегодня приезжает Леонакс, сын Алкифрона. Он будет поднимать и поддерживать тебя, словно ты его родной отец. Люди в Мессине приветливы и чтут старость, ибо, пока вы насмехаетесь надо мной, они помнят о старухе и пришлют мне прекрасное платье матроны для грядущей свадьбы.

Больной вопросительно посмотрел на дочь, и та ответила, краснея:

— Семестра сказала мне. Она сообщила, пока я резала ткань, что Леонакс приедет в качестве жениха.

— Пусть ему повезет больше, чем Алкамену и прочим, кого ты отправила восвояси! Ты знаешь, я не стану принуждать тебя против воли, но если мне суждено потерять Мопуса, я хотел бы иметь приятного зятя. Почему Фаон ступил на столь глупые и порочные пути? Юный Леонакс...

— Иного склада, — перебила Семестра. — А теперь идем, моя голубка, у меня тысяча дел.

— Иди, — ответила Ксанфа. — Я сейчас приду. — Тебе станет лучше, отец, если ты отдохнешь. Давай я помогу тебе войти в дом, и ты полежишь немного на подушках.

Юная дева попыталась поднять отца, но сил у нее было слишком мало, чтобы поднять утомленного мужчину. Наконец, с помощью фокусника, ему удалось встать, и тот серьезно зашептал ему на ухо:

— Мои куры говорят мне многое, но другой оракул, что скрыт за моим лбом, гласит: вы на верном пути к выздоровлению, но не достигнете цели, если не будете обращаться со старухой, что ковыляет вон в тот дом, так же, как я с птицами, которых дрессирую.

— И что же ты делаешь?

— Учу их повиноваться мне, а если вижу, что они проявляют своенравие, продаю их и ищу других.

— Разве ты ничем не обязан глупым тварям?

— Но тем больше я обязан другим, кто исполняет свой долг.

— Истинная правда, и потому ты кормишь и держишь их.

— Пока они не начинают стареть и отказываться повиноваться.

— А потом?

— Потом я отдаю их крестьянину, на чьей земле они несутся, едят и умирают. Подходящий фермер для ваших кур живет в Агригенте.

Лисандр пожал плечами; и когда, опираясь на дочь, он медленно побрел вперед, едва не упав на пороге, Ксанфа дала молчаливый обет подарить ему сына, на которого он мог бы твердо положиться — стойкого, надежного мужчину.

ГЛАВА IV

Два молочных поросенка

Миновала четверть часа, а лицо старой домоправительницы все еще пылало — уже не от гнева, но потому, что, полная усердия, она то лепила лепешки перед ярким пламенем очага, то поливала жаркое на вертеле собственным соком.

Рядом с ней стоял старый Ясон, который не мог счесть дело своего молодого господина проигранным и вновь подставил себя под стрелы гневных слов Семестры, ибо горько раскаивался в том, что раздразнил ее вместо того, чтобы завоевать расположение.

К несчастью, его успокаивающие речи упали на бесплодную почву, ибо Семестра едва удостоивала его ответом и, наконец, ясно дала понять, что он ей мешает.

— Внимание, — сказала она, — мать любого истинного успеха. В стряпне оно даже нужнее, чем в ткачестве; и если Леонакс, ради которого трудятся мои руки, похож на своего отца, он умеет отличать дурное от хорошего.

— Алкифрон, — ответил Ясон, — любил инжир