Шесть дней в Бомбее - Алка Джоши
Я постучала в некогда зеленую дверь. Краска облупилась, из-под нее проглядывала прежняя, голубая. А там, где отвалились оба слоя, виднелось дерево. Все стены были в красных плевках любителей паана.
Дверь приоткрылась, и в щель выглянул мужчина с пухлыми щеками и оспинами на носу. К его ноге жалась девочка лет двух-трех. Застенчиво улыбнувшись мне, она стала наматывать на руку розовый подол. Я вспомнила, как, показывая десны, улыбался Раджат, и что-то кольнуло у меня в сердце. Как приятно было во сне прижиматься к его крохотному тельцу. Я ужасно скучала по нему, когда он умер, но ради мамы старалась не подавать виду. Только когда я сталкивалась с маленькими детьми, воспоминания всплывали из глубины, словно ныряльщики, жадно хватающие ртом воздух. Вспоминалось, как он смеялся, будто икал, как любил ерошить мне волосы. Я сглотнула.
Муж Индиры был одет в светло-коричневые брюки и клетчатую рубашку с короткими рукавами, из-под которой виднелась некогда белая майка. Он как раз застегивал на запястье серебристые часы с медными вкраплениями по краям. Смотрел он хмуро, между кустистыми бровями залегли две глубокие складки. Оглядев меня с ног до головы и заметив длинную юбку и блузку, он, очевидно, сообразил, что я наполовину Ангреджи. Лучше бы я отправилась сюда в мамином сари.
– Намаскар. Я ищу Индиру.
– Она болеет.
– Но она не позвонила в больницу. Мы волновались.
– Ей слишком плохо, не может говорить.
Он сверлил меня своими черными глазами. У меня задрожали колени. Я всегда гордилась тем, какая я смелая, а сейчас испытывала тот страх, что Индире приходилось переживать каждый день. Я глянула на девочку. Той уже наскучило смотреть на незнакомку, и она ушла в комнату.
– Можно ее увидеть? Мне нужно знать, придет ли она вечером помочь мне с пациентами.
Я приврала, но, по сути, не так уж сильно. У Индиры имелись свои больные. Я так сильно сжала руки в кулаки, что на ладонях отпечатались маленькие полумесяцы от ногтей. В ушах звенело, но я знала, что никто больше этого не слышит: я, подобно собаке, чувствовала опасность раньше человека.
– Она спит. А я ухожу на работу. – Муж Индиры проскользнул сквозь приоткрытую дверь на лестницу и захлопнул ее за собой.
Потом запер квартиру на ключ и махнул мне рукой, давая понять, что я должна спускаться впереди него. Мне ничего не оставалось, как уйти, не переговорив с подругой.
Когда я вернулась к велосипеду, за которым присматривал пожилой мусульманин, меня так трясло, что я не смогла на него влезть и какое-то время катила перед собой, пока немного не успокоилась.
Глава 3
Вечером старшая медсестра подошла ко мне, когда я переодевалась в форму, и попросила зайти к ней, когда я закончу. Я решила, она хочет, чтобы я взяла на себя пациентов Индиры. Может быть, подруга уже сообщила ей, что болеет?
Кабинет старшей сестры был похож на монастырскую келью. На стене за письменным столом висел большой деревянный крест. На другой стене возле статуи Иисуса – крест поменьше. Все бумаги были сложены аккуратными стопками. Все по местам, ни один карандаш не валялся где попало. Я бы не удивилась, если бы оказалось, что картотечные шкафы сами наводят порядок в ящиках. Старшая медсестра училась в Медицинской школе Флоренс Найтингейл и строго придерживалась ее принципов послушания, дисциплины и неукоснительного следования протоколам.
Когда я вошла, она писала, сидя за столом. Крупная англичанка, прямая, как стальной прут, с родимым пятном в форме креста на щеке. Заметив меня, старшая сестра указала на деревянный табурет по другую сторону стола. Потом отложила ручку и сняла очки в золотой оправе. Я, как положено, ждала, пока она заговорит. Пару минут мы просто молча смотрели друг на друга. На ее до хруста выглаженной форме не было ни единого пятнышка. Врачи уважали ее за внимание к деталям и безупречное управление младшим медицинским персоналом.
– До меня дошли тревожные вести, – начала сестра.
Сердце в груди забилось быстро-быстро.
– Насчет Индиры? С ней все в порядке, сестра?
Она поиграла дужками очков.
– Насчет тебя.
Сердце забилось еще быстрее. Я выпрямилась на табурете. Что я натворила? Неужели небрежно отнеслась к кому-то из пациентов?
– Вчера вы с Ребеккой ассистировали врачу в критической ситуации. С мистером Хассаном.
Я кивнула.
– Да, у него был сердечный приступ.
– Доктор Холбрук в этом вопросе не согласен с доктором Мишрой. – Старшая сестра склонила голову к плечу. – Так или иначе, ты подвергла пациента риску, когда оттолкнула руку сестры Триведи, которая в этот момент держала шприц с морфином.
Она сложила руки на столе.
Я открыла рот. Потом молча закрыла. По позвоночнику заструилась расплавленная злость. Именно этим Ребекка мне и грозила. Когда я расскажу все старшей медсестре, она, конечно, встанет на твою сторону… Вместо того чтобы похвалить меня за хорошо проделанную работу (хотя я и не ждала похвалы), меня обвиняют в ошибке. Хотелось крикнуть: «Я спасла ему жизнь!» Но я, как учила мама, заставила себя досчитать до десяти. Нельзя было рисковать, я хотела отложить еще немного денег, чтобы мы с мамой смогли снять квартиру побольше. Так что я стала молча ждать продолжения.
– Моя задача следить, чтобы сестры хорошо заботились о больных. Твои вчерашние действия могли окончиться фатально, а это значило бы, что я плохо выполняю свои обязанности по обеспечению безопасности пациентов. Ты работаешь хорошо. Добросовестно. Пациенты тебя любят. На тебя всегда можно положиться. Что случилось?
Руки у меня похолодели. Я накрыла одну другой. Собралась с мыслями и, тщательно выбирая слова, ответила:
– К счастью, нам с Ребек… сестрой Триведи удалось помочь друг другу в кризисной ситуации. – Я помолчала. – Она отличный работник. И все бы прошло хорошо, если бы мистер Хассан случайно не толкнул ее локтем, когда она готовилась сделать ему укол. Из-за этого она едва не воткнула иголку ему в легкое. – Я посмотрела на руки, словно они могли подсказать мне, что добавить. – Могла случиться катастрофа.
Замолчав, я подняла глаза на старшую сестру в надежде, что она додумает то, чего я не сказала вслух. Что я спасла
