Роковое время - Екатерина Владимировна Глаголева
Михаил Федорович обещал ему свое содействие. Он полностью уверен в успехе. Прошли те времена, когда его собственное участие в тайном обществе могло стать помехой к союзу двух любящих сердец: теперь уже все убедились, что, состоишь ты в Обществе или нет, твоя судьба целиком зависит от прихоти государя. Мишель Фонвизин год назад женился на своей двоюродной племяннице – Апухтиной, которой, когда она была еще ребенком, восторгался Жуковский; вышел в отставку и увез жену в Москву. О его женитьбе впору писать роман: прелестная Наташенька, жившая в сельской глуши, в шестнадцать лет влюбилась безответно, пыталась бежать в монастырь, но потом согласилась выйти за дядюшку, который почти вдвое старше ее, потому что он спас ее отца от разорения. И вот уже в Москве, на балу, где она блистала, ей встретился тот самый молодой вертопрах, разбивший в свое время ее сердце, и вздумал сделаться ее поклонником, однако она дала гордый отпор ухаживателю за чужой женой. Друг Фонвизина Якушкин тоже женился и тоже на молоденькой, почти девочке – Анастасии Шереметевой, сестра которой замужем за Михайлой Муравьевым. Брак этот был устроен ее матерью, на которую Якушкин произвел весьма положительное впечатление, еще когда приезжал в Москву по делам голодающих крестьян. Алексей Шереметев, зная о политических убеждениях Якушкина, пытался отговорить мать, но она его не послушала, и вот теперь оба ее зятя, собираясь со своими товарищами, составляют разные административные проекты и ругают правительство. Якушкин к тому же недавно стал отцом: жена родила ему сына. Да что там, даже Никита Муравьев, возглавляющий Северную управу, обвенчался минувшей зимой с графиней Александрой Чернышевой и совершенно счастлив!
Никаких переворотов в ближайшее время ожидать не стоит. Все эти общества: Южное, Северное, Соединенных славян – только возбуждают и подбадривают друг друга звонкими речами, а как дойдет до дела, то «начните вы, а мы поддержим; если же вас постигнет неуспех, то мы останемся с краю и сохраним зерно для дальнейшего прорастания». Волконский рассказал Орлову под огромным секретом, что этим летом Васильковская управа, возглавляемая Сергеем Муравьевым и Мишелем Бестужевым, планировала захватить и, возможно, убить государя, когда он приедет в сентябре в Бобруйск смотреть войска, начав тем самым восстание в России. Они послали в Москву Тизенгаузена, командира Полтавского полка, для сообщения этого плана Фонвизину и Якушкину, но те отказались от всякого содействия; Пестель с Юшневским тоже возражали, так что Александр благополучно покинул Бобруйск, даже не подозревая, что подвергался опасности. И хорошо. Россия еще не готова восстать. Иначе выйдет как в Испании: конституционалистов выставят преступниками и изменниками, народ начнет убивать их, чтобы вновь подставить выю под ярмо царя-батюшки. «Лев бы и хорош, да все злодеи волки»…
На Муравьева-Апостола, собиравшегося убить царя, сыпятся похвалы начальства, Пестель, мечтающий установить республику, получил от императора три тысячи десятин земли за то, что вышколил Вятский полк, а ни в чем не повинный генерал Орлов отставлен от командования!
Михаил Федорович с досадой отвернулся от окна.
«Лимон», как прозвали в армии Сабанеева, разлютовался от испуга: как же, проглядел тайное общество прямо у себя под носом! Следствие тянулось почти полтора года; Витгенштейн надеялся, что все образуется, Киселев предлагал Орлову проситься в отпуск на воды, а там, Бог даст, он получит другую дивизию, но Михаил Федорович упрямо требовал формального суда, надеясь оправдаться. Куда там! Им с Непениным еще, можно сказать, повезло: оставлены «состоять по армии». Пущин и Охотников уволены в отставку «за болезнью», Иван Липранди тоже получил отставку, причем с повышением в чине, а вот несчастный Владимир Раевский посажен в крепость, ему даже грозил смертный приговор!
Скажите от меня Орлову,
Что я судьбу свою сурову
С терпеньем мраморным сносил,
Нигде себе не изменил, —
это он написал из тираспольской темницы… Со всех офицеров, оставшихся на службе, взяли подписку не вступать ни в какие тайные общества.
Что смог Сабанеев предъявить Орлову? «По жалобе 31‑го егерского полка рядового Суярченко на удар, данный ему шпагой от ротного командира, дивизионный командир спрашивал роту, желает ли она сохранить своего начальника, а сему последнему сказал, что участь его зависит от роты. Принял жалобу от бежавших к нему унтер-офицеров Охотского полка 3‑й Гренадерской роты Кочнева и Матвеева, из которых первый бежал из-под караула, а другой с квартиры. Терпел или не знал поведение майора Раевского, коего, взяв из полку, определил в дивизионную лицею. Внушения Раевского переходили из лицеи в ланкастерскую школу, составленную из нижних чинов учебной команды, а оттоль в полки». Каково преступление! У нас в России любят бить обличителей, чтобы стало тихо, вместо того чтобы карать воров и тиранов, из-за которых и происходит ропот!
Командир 1‑й мушкетерской роты Камчатского полка Брюхатов хотел присвоить артельные деньги, а когда каптенармус ему их не отдал, приказал бить его палками – якобы за «медленное сушение сухарей». В это время рота возвращалась с учения. Солдаты стали требовать прекратить наказание, а потом попросту отняли у унтеров палки и увели своего товарища на глазах у командира – бунт! Фельдфебель Дубровский, находившийся в службе уже двадцать один год, прошедший все войны с Наполеоном, доложил обо всем Орлову, не скрыв, что он сам побуждал солдат вызволить каптенармуса. Орлов перед строем сказал капитану во всеуслышанье: «На тебе эполеты блестящие, но ты не стоишь этих солдат!» Потом было расследование, которое вел генерал Пущин: он выяснил, что Брюхатов присвоил в общей сложности три тысячи триста пятьдесят один рубль солдатских денег. Орлов отдал вора под суд, надеясь, что его разжалуют в рядовые. В это время к нему явились прямо на квартиру георгиевские кавалеры Кочнев и Матвеев с жалобой на батальонного командира Вержейского, который мало того что гонял сквозь строй георгиевских и анненских кавалеров, хотя сам царь это запретил, так еще и приказывал обливать спины избитых холодной водой или посыпать их солью! Оставлял солдат на всю ночь, привязав за руки к поднятым тележным оглоблям! Орлов поскакал в Охотский полк, оставил там Липранди принимать жалобы, а сам помчался в 32‑й егерский, где лютовал ротный командир Цых… И главное – это мучительство ради мучительства! Просто чтобы покуражиться, показать свою власть! Ни выправка солдат, ни успехи в учении, ни опрятность в одеянии лучше не стали, даже дисциплина
