Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов

По отправлении семидневных поминок и после совершения поминальной молитвы Кунанбай и его окружение покинули Жидебай.

Вскоре началось обычное для кочевников весеннее переселение на джайлау. До самых сорокадневных поминок Абай никак не мог выйти из состояния безысходной скорби по бабушке, единственно, на чем он забывался, были порожденные печалью и горем стихи, посвященные любимому другу и человеку на этом свете - покойной бабушке Зере. Стихи приходили к нему, когда он, гонимый тоской и болью душевной, верхом на коне погружался в степные просторы, взбирался на холмы.

И еще одна жестокая, ранее ему неведомая сердечная боль мучила его в эти дни. Взбираясь на горные урочища Чингиза, он увидел всюду опустошительные следы недавно прошедшего народного бедствия. Большие, многолюдные аулы, еще недавно кипевшие жизнью, нынче стояли почти пустыми. Если раньше пастбища кишели пасущимся скотом, теперь лишь кое-где виднелись редкие кучки животных, численностью в пять-десять голов.

Из-за малочисленности уцелевшего скота многие аулы объединились, чтобы кормиться и выбираться из нужды сообща. Прекрасные, просторные урочища с большими пастбищами остались безлюдными, пустыми, без пасущегося на них скота. Да и людские души остались пустыми, безрадостными. Потеряв всякую надежду, многие пошли по знойным степным дорогам -попрошайничать. И Абаю зловеще представлялось, что это со смертью матери народа, Зере, сам народ свалился в тяжкой болезни, от которой никак не может выправиться...

Видя это, Абай все больше погружался в темные глубины непроглядной, безысходной печали. Полное безразличие ко всему охватило его. Избегая общения с кем бы то ни было, он становился все более угрюмым и замкнутым. Беспредельная скорбь по бабушке Зере слилась в его сердце с болью за народ, который оказался столь же уязвимым перед смертью, как и его старенькая, сухонькая матерь.

Подошли сороковины по смерти бабушки Зере. На джайлау со всех аулов собрались люди, чтобы в последний раз помянуть великую матерь рода и воздать ей подобающие почести. Ул-жан заметила в эти дни, насколько осунулся и потускнел Абай. Казалось, он был не в силах вырваться из круга черных дум, изводящих его. После отправления тризны, когда весь народ разъехался, Улжан решила поговорить с сыном.

- Вижу, ты весь в своих тяжелых думах. Мучаешь себя, не замечаешь, как они губительны. Негоже молодому джигиту так изводить себя горем, это ни к чему хорошему не приведет. Возьми себя в руки. Пригласи Ербола, садитесь на коней - и поезжайте по аулам, развейтесь немного! - Так говорила Улжан.

Вскоре приехал Ербол, привез весточку от Асылбека, сына бая Суюндика. «Слышал, Абай не выходит из дома с тех пор, как скончалась его бабушка. Передайте ему: пусть приедет к нам, погостит». Так гласило его послание. И вскоре два джигита приехали в аул Суюндика.

Когда Абай и Ербол подъехали к знакомому аулу на реке Жа-нибек, расположенному в красивой зеленой долине, навстречу им вышли братья Асылбек и Адильбек. Вместе с ними был Дар-кембай. Молодые гости вначале зашли в юрту бая Суюндика, отдали салем в знак уважения к старшим.

Дней десять назад бай Суюндик со своей байбише посетил очаг Зере, почтил ее память, поминальной молитвой. Сейчас он расспрашивал о здоровье Улжан и остальных домашних, был приветлив, тих и немногословен. Тотчас распорядился: «Пусть молодежь не чувствует себя стесненно. Пусть веселится вольготно». И для игрищ молодежных посоветовал отвести просторную юрту Асылбека.

Но дом для молодежи и без того уже был приготовлен - в той же юрте Асылбека. Приходившие туда приветствовать Абая и те, что подходили к нему на улице - стар и млад, выражали ему великую признательность и говорили слова, полные глубокого уважения и любви к молодому джигиту. И жена Асылбека, Кара-шаш, была одна из первых, что высказала ему такие слова. И спасавшийся у Абая бедняк, могучий Даркембай, благоговейно поминал священный аруах Зере, возносил добродетели Улжан, с умиленной улыбкой расспрашивал о здоровье детей Абая, каждого ребенка называя по имени. Он светлым взором обращался к молодому гостю, так и вился вокруг него в радости встречи и не знал, каким еще вниманием окружить своего благодетеля и спасителя. В ауле Жанибек находились люди из родов Борсак, Бокенши, в своем бедственном положении объединившиеся с аулом Суюндика. Все они хорошо знали о том, что сделал Абай для спасения пострадавших от джута, а многие и сами спасались вместе с остатками своего скота в Жидебае и Мусакуле. Увидев Абая, все они с благодарственными словами подходили к нему. Один из аксакалов племени Борсак сказал:

- Свет мой ясный, Абайжан, я пострадал от джута не так страшно, как многие другие. За это я должен благодарить Аллаха и, конечно, тебя.

- Слава Создателю! Скота мы сохранили не меньше, чем другие. И молоко есть, и масло. Те пятьдесят аулов, которые спасались у вас на зимовье, больше остальных сберегли скот. - Так говорил, с довольным видом, Даркембай.

Очаг Суюндика оказывал Абаю большой почет. Карашаш, жена Асылбека, выражала почтительность как близкой родне. Раньше косившийся на него, и довольно враждебно, Адильбек в этот раз встретил его на дороге, подвел к дому, сам открыл перед ним дверь, забрал из рук его камчу и шапку, повесил на решетку кереге.

Любезность, учтивость, почести, воздаваемые всем аулом, были столь искренними и сердечными, что Абай почувствовал себя прибывшим к очагам самых близких родственников.

Впрочем, Абай всегда был более расположен к Бокенши, чем к родам Жигитек и Котибак. Бокенши отличались от своих воинственных соседей особой мягкостью нрава, открытостью и дружелюбной искренностью, были верны данному слову, ничего не жалели для человека, к которому проникались любовью и уважением.

Три дня проведя в веселье - с песнями, играми, разными затеями, Абай сполна испытал на себе радушие и сердечное гостеприимство хозяев, особенно со стороны Асылбека и его жены Карашаш.

Давно уже Абай называл Асылбека - Асыл-ага, уважая его старшинство. В эти дни Асылбек истинно стал для Абая любимым старшим братом.

И все же, несмотря ни на что, все эти дни веселья, шуток и добрых разговоров прошли для Абая с глубоко затаенной, неизбывной, пронзительной сердечной болью. Однако он сделал все, чтобы никто этого не заметил.

Аул Суюндика, куда он прибыл на этот раз открыто, по дружественному приглашению хозяев, - красивый горный аул Жа-нибек навеял на него эту боль. То, что называлось «мечтой», теперь стало незаживающей раной. Раной, нанесенной в самое сердце. Страданиям нет и не предвидится конца. Густая,