Мэри Мари - Элинор Портер

Мне не нравится миссис Дарлинг. Как я уже говорила, она может стать моей новой мамой, ведь она вдова. Надеюсь, этого никогда не случится. В таком случае я бы предпочла мисс Грейс Энн, да и не сказать, что она мне очень нравится.

Писать больше не о чем. В школе все по-прежнему, хотя нет, стало еще хуже. Девочки ведут себя почти так же, как в моей школе в Бостоне. Может быть, как и в первом случае, дело в разводе? Но я не понимаю, как это возможно! Они же все знали с самого начала!

Боже мой, как мне хочется увидеть маму прямо сейчас. Чтобы она взяла меня на руки и поцеловала. Я так устала быть Мэри, здесь никому нет до меня дела, я никому не нужна!

Даже отец не любит меня, не любит по-настоящему. Я знаю. Я не понимаю, почему он держит меня у себя, наверное, ему просто стыдно не взять меня на свои шесть месяцев, раз уж суд распорядился, что в это время я должна жить с ним.

* * *

Еще две недели спустя

Я очень зла, едва могу писать, и в то же время я так зла, что мне просто необходимо все записать. Я не могу с кем-то поговорить, просто не с кем, но мне нужно поделиться с кем-нибудь, поэтому собираюсь написать все здесь.

Я выяснила, что случилось с девочками. Помните, я писала, что с ними что-то не так? Они ведут себя странно, замолкают, когда я подхожу, а потом стремительно исчезают. И еще та вечеринка Стеллы Мэйхью, на которую меня не пригласили.

В общем, ситуация становилась только хуже. Другие девочки тоже устраивали вечеринки, на которые меня не звали, все чаще и чаще замолкали при моем появлении и странно смотрели на меня. Мы организовали тайное общество под названием «Десять Дональдов», и я стала его президентом, а потом в один прекрасный день обнаружилось, что никаких «Десяти Дональдов» не существует – только Кэрри Хейвуд и я. Остальные восемь человек образовали другое общество, президентом которого стала Стелла Мэйхью.

Я сказала Кэрри, что нам все равно, что мы просто изменим название на «Два Дональда» и что общество из двух человек в любом случае будет более тайным и закрытым. Но на самом деле мне было не все равно, и Кэрри тоже. Я и сама это понимала. А вчера вечером она мне все рассказала. Понимаете, в последние несколько дней все стало просто невыносимым, и казалось, что у меня не останется даже дружбы Кэрри. Она начала вести себя странно, я ей прямо об этом и сказала, а еще что если она хочет выйти из «Двух Дональдов», то пожалуйста. Я заявила, что мне все равно, что я сама себе тайное общество, а потом заплакала. Я не смогла сдержать слез, и Кэрри поняла, как меня это задело, и тоже заплакала. Сегодня после школы мы пошли гулять на холм к большому камню, и она рассказала мне все. Оказывается, дело в разводе.

Но еще дело в новенькой Стелле Мэйхью. Ее мать узнала, что у меня развод (то есть мои родители развелись), и запретила Стелле играть, разговаривать и вообще иметь со мной дело. Я сказала Кэрри, что мне все равно. Вообще кому какое до нее дело? Мне никогда не нравилась эта Мэйхью. Но Кэрри сказала, что это еще не все. Стелла стала очень популярной еще до моего возвращения, ее семья очень богата, у нее всегда есть конфеты, она угощает всех мороженым и катает на автомобиле, и одноклассникам очень нравится проводить с ней время. Стелла часто устраивает вечеринки, которые нравятся и девочкам, и мальчикам.

Когда я приехала, все было хорошо, пока мать Стеллы не узнала о разводе, и тогда… Тогда все изменилось. Сначала Стелла просто смеялась надо мной, над моими саржевыми платьями и несуразными башмаками, а потом взялась за мое имя. Она сказала, что отец называет меня Мэри, а мама – Мари и что я как доктор Джекил и мистер Хайд. (Кэрри говорит, что это персонаж из романа, который я обязательно прочту, надеюсь, что он есть в библиотеке отца. Если в этом мире когда-либо еще существовали Мэри и Мари в одном человеке, мне хотелось бы знать, что с ними случилось.) Кэрри говорит, что девочкам не было дела до шуток надо мной, поэтому Стелла придумала кое-что еще. Она не только не разговаривала со мной, не приглашала меня на вечеринки и все такое, но и сказала всем девочкам, что нельзя водиться и с ней, и со мной, что надо выбрать сторону. Кэрри сказала, что некоторые решили выбрать меня, за что тут же лишились веселья, мороженого, вечеринок и поездок на авто. Одна за другой они бросали меня и возвращались к Стелле, а теперь осталась только Кэрри. И тут она заплакала.

Когда Кэрри замолчала, я наконец-то все поняла, увидев ее слезы, подумала про свою любимую маму и так разозлилась, что даже говорить не могла от переполнявших меня чувств. Меня просто трясло от праведного гнева. В своей самой надменной и презрительной манере я сказала Кэрри Хейвуд, чтобы она вытерла слезы, что ей не нужно бояться за себя или страдать от потери мороженого или вечеринок. Что настоящим я объявляю нашу дружбу недействительной и готова подкрепить это заявление собственноручной подписью и печатью, что, если она так хочет, я могу никогда больше с ней не разговаривать, раз она считает это необходимым для сохранения знакомства с драгоценной Стеллой.

Кэрри заплакала еще сильнее и обняла меня, конечно, я тоже заплакала – нельзя оставаться высокомерной, надменной и презрительной, когда никак не можешь найти платок и вытереть слезы, которые стекают по твоим бледным щекам. И я тоже не смогла. Мы очень хорошо поплакали вместе и поклялись, что теперь любим друг друга еще больше, чем прежде, и никто не сможет встать между нами, даже тот, кто угощает шоколадным мороженым с зефиром, которое мы обе обожаем. Я сказала, что с ней все будет в порядке, потому что я никогда больше не вернусь в эту школу. Из уважения к маме я просто не могу это сделать. Я расскажу об этом тете Джейн завтра