Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов

Сказав все это, имам воздел руки к небу и провел ладонями по лицу.

Отарбай и Корабай оторопели от туманных слов имама, даже и не сообразив, что сказать в ответ. Хазрет повернулся и пошел, все еще поглаживая лицо, оставив невежественных торговцев стоять у стены мечети, слушать, как он стучит своим длинным посохом и шуршит маленькими кебисами по камешкам, рассыпанным во дворе.

Когда хазрет удалился за ограду, к оставшимся подскочили те самые «человек десять», о которых торговцы говорили имаму. Теперь они всей толпой окружили муэдзина Самурата, слепого кари, халфе Шарибжана и Самата. Один из них нетерпеливым, грубым голосом спросил:

- Ну и что? Какой же совет он дал?

Халфе Самат, высокорослый ишан с длинной черной бородой, не висящей на груди, но торчащей, как палка, далеко вперед от подбородка, немедленно пояснил слова хазрета, четко выговаривая слова, чтобы все его хорошо поняли:

- Слушайте же, да примите с благословением! Вы пришли за советом, вы его получили. У стены сего храма веры вы называли имя святого хазрета Акишана, отошедшего на небеса, и получили благословение на все свои деяния, - именем Аллаха, из уст величайшего Садыр-Акзама, от самого уважаемого учителя веры в наше городе. С этого времени ни одна живая душа не посмеет порицать вас за деяния, совершенные по совету вашего наставника, высочайшего хазрета факиха. Что сказал хазрет, то все верно. И кончено! Теперь все в ваших руках.

Остальные служители Аллаха, стоявшие здесь вкруг, лишь молча кивнули головами. Похоже, что двое торговцев, больших любителей вершить суды собственными руками, теперь получили полное одобрение замышленного ими дела. Корабай, известный к тому же своей тупостью, сказал недовольным голосом:

- Говорите открыто. Я что-то не совсем уяснил сказанное!

Муэдзин Самурат, привыкший говорить с торговцами, не понимающими языка мулл, истолковал сказанное хазретом, только теперь уже более просто, терпеливо выговаривая казахские слова:

- Он сказал: чтобы избежать напасти, люди должны пойти на любую жертву. Каким бы драгоценным ни было жертвоприношение, они должны решиться на это. И заслужат за сей поступок только милость Божью. Разве не об этом поведал хазрет? Кари, скажите и вы!

Слепой кари тотчас согласился с муэдзином, заговорив на удивление бойко:

- Хазрет принял решение, благословил. Теперь идите, приступайте к исполнению святого дела!

...В последние дни Сармолла пребывал в самом хорошем, спокойном расположении духа. Подбадривая себя, он порой вслух произносил несколько слов на фарси, от которых у него еще больше поднималось настроение:

- Хоб, хоб аст, бисияр хоб аст!41

Все, что он хотел сказать - сказал, все, что замыслил - сделал. Его отпихнули в сторону, а он навлек на своих обидчиков людскую немилость, пусть и понесут они заслуженное наказание - не только слепой кари, муэдзин Самурат, халфе Шариф-жан, но и сам ишан, старый хазрет...

Именно это и грело душу Сармоллы больше всего: даже хаз-рет в последние недели остается без всякого заработка.

- Так им и надо, - еще раз вслух произнес Сармолла. - Пусть так и будет дальше. Хоб, хоб аст!

Раз вечером, сотворив намаз, он собирался испить чаю в кругу семьи, но прежде хотел совершить одно необходимое дело. Надевая в прихожей легкий, тонкий чапан и натягивая на ноги кебисы, он позвал своих дочерей:

- Эй, доченьки! Бибисара, Асма! Скажите матери, пусть ставит самовар. А я пока схожу к брадобрею.

Две худенькие, высокие девушки, пятнадцатилетняя Асма и семнадцатилетняя Бибисара, отозвались немедленно, бегом кидаясь из дальней комнаты к отцу.

- Самовар сейчас разожжем, только возвращайтесь скорее! - крикнула Асма, а Бибисара с лампой в руках посветила отцу на лестнице, когда он спускался с верхнего этажа. Девушки с почтением проводили его, зная, что он скоро вернется домой.

Они возвратились к матери, поставили самовар. На кухню принесли круглый стол. Однако самовар давно уже закипел, но отец все не шел. Подбрасывая уголь, чтобы вода не остыла, они еще долго ждали отца. Чем дольше ждали, тем больше удивлялись, прислушиваясь к каждому звуку, делились свои догадками:

- Видимо, пошел в мечеть. - говорила Бибисара.

- Или брадобрей оставил на ужин у себя. - предполагала Асма.

- А может статься, кто-то умер, и его позвали на жаназа. -вслух размышляла их мать.

Так, сидя на кухне, они перебрали все возможные причины, обстоятельства, которые могли задержать хозяина в столь поздний час. Кончился керосин в лампе, настала полночь. Пора бы и спать... Но время шло, отец не возвращался, и девушки вдруг начали плакать. Мать сидела с мрачным, серым лицом, ничего не говоря, лишь тихо охая от каких-то своих тревожных дум.

Давно перевалило за полночь. Мать и дочери не спали, они тихо лежали с потухшей лампой, чувствуя большую беду. Под утро они уже знали: с Сармоллой случилось несчастье.

В комнате стало медленно светлеть, где-то вдали послышались первые крики петухов. Не вернулся, не пришел отец! Словно исчез во мраке.

То, что на самом деле произошло с Сармоллой, которого так ждали, держа горячим самовар, две дочери и жена, было настолько страшным, что даже не могло прийти им на ум.

Цирюльня стояла за главной мечетью, в четырех кварталах от дома Сармоллы. Он вышел засветло и спокойно, никого не встретив по дороге, дошел до дома брадобрея. Памятуя о том, что к вечернему чаю уже поставлен самовар, жена и дочери ждут его, Сармолла не стал по обыкновению долго болтать с брадобреем. Тот побрил ему голову, Сармолла попросил еще и бороду подправить, расчесать. Борода его была красивая, ухоженная, он всегда стриг ее на мусульманский манер, как это предписано в священном писании книги «Мухтасар». Поблагодарив хозяина дома, он вышел на улицу.

Похоже, он все же надолго задержался у брадобрея, поскольку в городе уже стояла непроглядная безлунная тьма. Он шел по неосвещенным улицам, и боковые переулки зияли полной чернотой. Вот и улица, что вела прямо к его дому. Сар-молла шел вдоль хорошо знакомого забора мечети, огибая ее с восточной стороны. Стоило миновать лишь один перекресток, и он увидит огни своего домика под серой крышей. Вот и дерево, большое, развесистое, стоящее сразу за перекрестком, под этим деревом он проходил, наверное, тысячи раз.

Внезапно, как раз из густой тени этого дерева, выскочили двое и сразу набросились на него.

- Уай, братья, кто вы? Постойте! - только и успел воскликнуть Сармолла, как град ударов посыпался на него со всех сторон.