Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов

Божей склонял на открытую ссору с Кунанбаем и Суюндика, говорил об этом и с Байдалы, которого считал одним из самых сильных родовых вождей и надежной опорой для рода Жиги-тек. И с каждым из них он говорил отдельно, наедине, чтобы до времени сохранить тайну.

2

Всего через семь кочевых перегонов аулы Кунанбая добрались до стоянок Кызылшокы, Кыдыр, Колькайнар и собирались расходиться по своим зимовьям. Но накануне утром от Кунан-бая вышел приказ:

«Не откочевывать на свои зимники, не расходиться, ждать распоряжений».

Сам же Кунанбай, прихватив с собой Майбасара, съездил в горы на Чингиз. Путь был не очень дальний, но Кунанбай весь день пробыл в седле, рыская по всей местности. Вернулся в аул только к сумеркам и подъехал сразу же к юрте старшей жены Кунке.

Здесь сегодня собрались одни женщины: младшая мать Кунанбая, токал умершего отца, Таншолпан, а также супруга его дяди, Бопай-женге, и прочая родня по женской линии двух поколений.

Их аулы, откочевавшие отдельно от всех остальных, принадлежали к роду Иргизбай, числом их было около двадцати. Большая часть присутствующих родственниц была от младших жен-токал из родов Иргизбай и Оскенбай.

По случаю благополучной перекочевки все они прибыли в Главную юрту с подобающими дарами - два раза в году они приносят в дом старшей жены Кунанбая всякое угощение. Первый раз во время весенней перекочевки, когда после долгой зимы встреча на зеленых пастбищах всегда радостна для соскучившихся друг по дружке родственниц. Второй раз осенью, перед тем как расстаться на долгую зимовку.

Сидевшие за шумным, оживленным разговором, женщины враз смолкли, как только Майбасар открыл дверь и пропустил в юрту Кунанбая. И только тогда, когда мужчины расселись на торе, осмелилась заговорить лишь Таншолпан, его вторая мать.

- Дорогой наш сын, вот другие твои матери и снохи принесли в твой дом угощения. И старую мать Зере не забыли. Ей принесли отдельное подношение. Теперь мы поговорили и вот собрались уходить.

В последние годы Таншолпан называла свою пожизненную соперницу, кундес, не иначе как «старая мать», ибо так ее называли все в роду Кунанбая. Он ничего не ответил. Таншолпан была самой своенравной из жен его отца. Гордая, честолюбивая, она ни перед кем не знала страха и ей чужда была женская слабость. В молодые годы она стала известной на весь край своим подвигом, когда с пикой в руке кинулась на врагов, угонявших табун, и отбила его. Она родила четверых сыновей-погодков, а младшие жены, родившие мужу сыновей, гордятся этим и держатся всегда уверенно и смело. Так и теперь, Тан-шолпан не понравилось, что Кунанбай ничего не ответил на ее приветственные слова, и она дерзнула высказать ему:

- Подношения свои мы принесли не Кунке, а тебе. Ты хотя и младший сын для меня, но стал главой рода, поэтому и эти мои подношения. Завтра мы все разъедемся и на всю зиму забьемся в свои норы, как мыши, и носа не высунем до весны. Что ж, такова наша женская доля. Вот и хочу тебе дать благословение на прощанье, мой сын. Кроме этого ничего другого я сказать не хотела.

Кунанбай, внимательно, усмешливо посмотрев на свою младшую мать, кивнул головой и шутливо заговорил:

- Завтра, говоришь, разъедемся? А если не разъедемся, что будешь делать, киши апа15? Придется тебе удостоить меня подношениями еще раз!

Произнеся эти слова, Кунанбай негромко рассмеялся. Вслед за ним рассмеялись и женщины, гостившие в доме. Но хозяйка, с тонким смуглым лицом худощавая женщина, старшая жена Кунанбая, Кунке, воспользовалась хорошим расположением духа строгого супруга и с озабоченным лицом обратилась к нему:

- Сегодня я хотела дать распоряжение, чтобы развязывали и снимали вьюки, а завтра ставили юрты. И что же, надо все отменять? Неужели будет еще одна кочевка? Вы замучили нас в неведении, люди не знают, что и делать.

Кунке при этом посмотрела не на мужа, а на Майбасара.

- Что делать? Жди второго угощения! - рассмеялся вслед за старшим и Майбасар. - Будем кушать еще раз, чего уж тут непонятного!

- Вьюки развязывать не надо, и юрту ставить не трудись, -ясно высказался Кунанбай. - Завтра будем кочевать снова.

- Оу, милый, дорогой! Это как же? Что еще за новая кочевка? - удивилась Таншолпан и пристально посмотрела ему в лицо.

- Откочевываем все вместе. Так и передайте другим - завтра с утра двинемся на Чингиз. Мы присмотрели там места для пастбищ и для аулов. Всем скажите у себя, чтобы готовились в дорогу.

Так приказал Кунанбай.

На заре, как и было велено, начали собираться. Первыми стянули кошму на юрте Кунке. И все двадцать аулов рода Ир-гизбай снова поднялись с места и двинулись в направлении срединного Чингиза.

На сей раз кочевые караваны не растягивались, как обычно, словно гусиные стаи, а двигались беспорядочной толпой, как утиные стаи при нападении ястреба. Кунанбай наутро отдал спешное распоряжение:

- Пусть поторопятся, не мешкают! Не растягиваться! Двигаться всем одновременно! На сборы самое малое время!

С этими приказаниями Кунанбай разослал гонцов во все аулы, ко всем старейшинам. И двинувшееся обратно к горам Чингиза большое нестройное кочевье выглядело странно и необычно.

Там, у места исхода караванов, по левую сторону от караванной дороги возвышался одинокий высокий холм. Кунанбай в сопровождении Майбасара и Кудайберды, своего старшего сына от Кунке, обогнал шумное кочевье и поднялся на лошади к вершине холма. Под Кунанбаем был рослый гнедой походный конь с длинным хвостом, с вытянутым корпусом. Сидящий на нем массивный всадник высоко вознесся над катившим внизу, мимо горы, шевелившимся потоком кочевого каравана и, наклонив голову, пристально глядел вниз, словно хотел обратиться с воззванием к народу.

Рано утром, когда еще и солнце не взошло, в двадцати аулах сборы проходили в полной тишине. Однако потом, когда, с криками подняв верблюдов, тронулись в путь, сразу же в сотни глоток заблеяли ягнята, заголосили верблюжата, отбившиеся от маток, взревели там и тут верблюды, угнетенные тяжкими вьюками и больно захлестнутые жесткими веревками. Заплакали дети, поднятые в такую рань, забранились их матери, зарычали и залаяли озлобленные собаки соседних аулов. Верховые джигиты с отрывистыми криками понеслись в разные стороны, раздавались протяжные возгласы пастухов, гнавших скот, голоса молодых и немолодых