Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов

Абай в порыве глубокой благодарности бросился к матери и, как маленький ребенок, радостно засмеялся, крепко обнял ее и стал целовать в щеки, нос, глаза.

В СМУТЕ

1

Вэтом году аулы Кунанбая и все аулы его самых близких родственников провели осеннюю стрижку овец намного раньше, чем обычно. И откочевали с осеннего пастбища на зимовку не с первым снегом, как это делал всегда Кунанбай, а в первой половине ноября.

Находившиеся в тех же краях аулы родов Жигитек, Котибак, Топай, Торгай не были оповещены об этом и не знали о причинах столь ранней откочевки на зимники.

Удивленный всем этим, Суюндик заехал к Божею и во время обеда спросил за дастарханом:

- Ты что-нибудь понял, что затевает на этот раз твой родственник? Почему в этом году сорвался так рано с места?

В юрте кроме них двоих находился еще один человек - Ту-сип из рода Жигитек, того самого, из которого и Божей. Они и похожи, оба крупнотелые, с большими носами, Тусип второй по влиянию человек в Жигитек. У него густой, басовитый голос, узкая, стекающая на грудь борода.

- Чудит чего-то. Что ему пришло в голову? Или оскудела трава на его осенних выпасах? - высказался Тусип.

Божей только усмехнулся, испытующе глядя на него. И тут Суюндик снова не сдержался.

- Е-е, тайири14, какое там! Разве на его осенних пастбищах когда-нибудь кончалась трава? Поезжай и посмотри - и нынче

стоит, вся налитая соком... - И тут он осекся, посмотрев на Божея. «Наверное, Божей что-то знает, но не хочет говорить», - подумал Суюндик. И прямо обратился к Божею: - Ты же сам знаешь, что кормов на его выпасах еще предостаточно. Травы в изобилии. Кормов слишком много, чтобы все это взять да и бросить. Должен он подумать о том, чем кормить скотину зимой, если сейчас перегонит стада на зимние выпасы? Конечно же, он провел осеннюю стрижку рано ради того, чтобы перекочевать пораньше. Но для чего? Может быть, ты чего-нибудь знаешь, Божей?

- А ты думаешь, он со мной советуется?

- Пусть не советуется, но клад, тайно от всех зарытый им, можешь найти только ты, Божей. Говори, не томи нас больше.

- Если Кунанбай стал бы торопиться весною, я бы подумал, что он нацеливается на земли Уак. Если бы рано погнал скот на летние пастбища, я бы сказал: берегитесь, кереи, чтобы он не захватил ваши джайлау. Но вот так поспешить с предзимней кочевкой. До каких чужих земель не успели бы до зимы дойти его кони? А кругом ведь одни тобыктинские владения. Или он вовсе и не собирается тревожить чужаков? Словно беркут Тинея, который набросился на хозяина, Кунанбай, может быть, хочет найти добычу где-нибудь поближе?

Молвив это, Божей замолк с сумрачным видом. Суюндик же насторожился, затем удивленно воскликнул:

- Кажется, у нас такой земли нет, на которой сидел бы чужак. Все свои, на каждом зимовье свой, тобыктинец.

- Жаным, дорогой мой, да разве не помнишь, как вытеснил он род Жуантаяк с их собственных пастбищ, а потом и племя Анет, и выхватил кусище у рода Кокше? - продолжал Божей. - У кого они теперь, эти земли? От становища Такыртумы на осеннем джайлау до самого Байкошкара, считай, на тридцать кочевых переходов - все принадлежит ему: и весенние, и осенние, и зимние пастбища! Между его становищами нет земли, через которую можно было бы прогнать верблюда, чтобы он успел вспотеть.

Не сравниться с Иргизбаем роду Жигитек - и стоянок намного меньше, и урочища не очень просторные. И Тусипу, всегда озабоченному бедами и тяготами своих жигитеков, услышанные им слова о чужом благополучии не грели душу. Он только тяжко вздохнул.

- Да чего уж там... У них от одного хорошего выпаса до другого нет и дня козьего перегона. Все рядом, все сплошняком, не то, что у нас, - сказал Суюндик.

У Тусипа и у Суюндика в этом отношении, похоже, одна забота, одна заноза в сердце.

- И чего еще ему надо? - заговорил вновь Тусип. - У Иргиз-бая все выпасы с самой чистой водою, там и родники есть, и речки, и озера широкие.

- Другие аулы возле одного источника теснятся, у них же, гляди, каждый аул стоит на своей отдельной речке, - поддержал его Суюндик.

- И все это захватил он всего за несколько лет. Так на что еще он может позариться, если больше не осталось чужих земель, которые бы не отошли к Иргизбаю?

- Вот и надо всем подумать, что у них на уме.

Божей сидел и молча слушал обоих. Наконец он обернулся к гостям и с досадой высказался:

- Если бы вы, сидя здесь вдвоем, могли решить, что нам делать, было бы славно. Но какой толк от ваших жалоб друг перед другом? - Он пренебрежительно махнул рукой. - Впрочем, точно так же нет никакого толка и от пустых раздумий. Слабому и беспомощному остается только мечтать. Прицепится такая больная мечта, и от нее не скоро отцепишься. Это как желтухой заболеть... Мечтой сыт не будешь. И одними разговорами из беды не выкрутишься.

И тут дошло до Тусипа, о какой «больной мечте» говорит почтенный Божей. В урочище Ши находилась могила легендарного Кенгирбая, предка Божея и Тусипа. Рядом располагались обильные травами и водою урочища Жидебай и Барак. Кунан-бай забрал их себе, якобы для того, чтобы поставить там зимники. Божей решительно воспротивился такому произволу, стал собирать своих людей, чтобы биться насмерть с захватчиком. Однако Кунанбай пригласил к себе Тусипа и как-то сумел его склонить на свою сторону. Тусип же приехал к Божею, уговорил его не начинать войну с иргизбаями, сбор боевой дружины был приостановлен. Это было первое и единственное открытое выступление Божея против Кунанбая, которое для первого закончилось ничем. И в продолжение нескольких последних лет Божей носил на сердце глухое недовольство собой, которое никак ничем не разрешалось. Он только временами, когда снова приходилось возвращаться к тому, что учинил вероломный Кунанбай, с возмущением набрасывался на Тусипа и обвинял родственника в том, что тот по своей слабости, из-за страха перед Кунанбаем не поддержал его решимости пойти на открытую ссору с обидчиком.

- Договариваться с Кунанбаем бесполезно. Против него надо