Мэри Мари - Элинор Портер

И тогда она снова заговорила о том, что такое брак и развод, снова прижала меня к себе и продолжила плакать.

– Неужели ты не понимаешь, как дико и неестественно жить таким образом? А для тебя, бедная моя, что может быть хуже? И вот я ревную дочь к ее собственному отцу, боюсь, что она будет любить его больше, чем меня! Я знаю, что не должна говорить тебе всего этого, знаю! Но я не могу. Ты мне нужна! Нужна каждую минуту, но я должна отдавать тебя на шесть месяцев в году! Он твой отец, Мари. И он хороший человек. Я знаю это, потому что видела других мужчин. И ты должна любить его. Но я так боюсь, что ты полюбишь его больше и захочешь бросить меня. А я не могу тебя отдать! Не могу!

Тогда я, конечно, попыталась сказать, что ей не придется меня отдавать и что я люблю ее гораздо больше, чем отца. Но даже это не утешило маму: она сказала, что я должна любить отца, что он одинок и нуждается во мне. Я нужна ему так же, как и ей, а может даже больше.

А потом она снова заговорила о том, как неестественно и ужасно жить так, как мы живем, назвала себя гадкой женщиной, потому что позволила всему этому случиться, сказала, что если бы только могла прожить жизнь заново, то поступила бы иначе… совсем иначе.

Потом мама снова начала плакать, и я ничего не могла поделать; конечно же, я распереживалась и тоже зарыдала. Тогда она успокоилась, замолчала и яростно вытерла глаза мокрым носовым платком. И спросила, о чем она вообще думала, когда разговаривала на такие темы с ребенком. И позвала меня кататься на машине.

И мы поехали.

И весь остаток дня мама была такой веселой и жизнерадостной, что можно было подумать, будто она вовсе никогда не плакала.

Ну разве это не смешно?

Конечно, я сразу же отвечу на письмо отца, но у меня нет ни малейшего представления о том, что ему написать.

* * *

Неделю спустя

Вчера я ответила на письмо отца, и оно уже отправилось по адресу. Мне было ужасно тяжело, потому что я не знала, что написать. Все началось хорошо, и я думала, что так и будет дальше, но потом меня осенило, что я делаю – пишу письмо своему отцу! Я представляла, как он будет выглядеть, когда получит его. Отец, строгий и величественный, сидя в своем кресле в библиотеке, разрежет конверт ножом для бумаги и опустит взгляд на мои строчки. Когда я думала об этом, мое перо замирало.

Как я вообще могла подумать, что смогу написать то, что мой отец захочет прочитать?

Поэтому я старалась обдумывать то, о чем пишу, и говорить о важных вещах, которые могут заинтересовать серьезного человека – о президенте, нашей великой стране, погоде и планах на урожай.

Я начала: «Дорогой отец! Я беру в руки перо, чтобы сообщить тебе, что…»

Потом я остановилась, поразмышляла, погрызла перо и снова что-то записала. Но это было ужасно, и я знала это, поэтому рвала листок и начинала сначала. И так повторялось три раза, а потом я просто расплакалась. Казалось, что я никогда не смогу закончить письмо. Я даже хотела попросить маму о помощи, но потом вспомнила, как она плакала, когда пришло письмо, и говорила о том, как дико и неестественно все это и как она боялась, что я буду любить отца больше, чем ее. Я испугалась, что это повторится, поэтому не стала этого делать.

А через некоторое время я просто перечитала письмо отца, и мне стало так тепло и радостно, как в самый первый раз. Как будто я снова оказалась с ним в обсерватории и он рассказывает мне о звездах. Я забыла о том, что боюсь его, об урожае, о президенте и стране. Я просто вспомнила, что он попросил меня рассказать, как прошло Рождество; тогда я поняла, что это будет просто. Проще всего на свете! Я взяла новый лист бумаги, обмакнула перо в чернила и начала заново.

И на этот раз у меня не возникло ни малейшего затруднения. Я рассказала ему про елку, подарки, маленькие разноцветные лампочки, про то, как весело мы пели и играли. Как в рождественское утро выпал чудесный снег и мистер Истербрук приехал на прекрасных санях, запряженных двумя лошадьми, и повез нас с мамой кататься, как мы чудно провели время, как хороша была мама – румяная, со светящимися глазами, а когда мы вернулись домой, мистер Истербрук сказал, что мы больше похожи на сестер, чем на мать и дочь. Разве это не мило с его стороны? Конечно, я рассказала еще немного о мистере Истербруке, чтобы отец знал, кто он такой – новый мамин друг, с которым я познакомилась, только когда вернулась сюда, что он очень богатый и почтенный человек. Тетя Хэтти так и сказала.

Потом я написала, что после обеда пришел другой джентльмен и повел нас на прекрасный концерт. И в завершение я рассказала о рождественской вечеринке, которая состоялась вечером, и о том, как прекрасно выглядел дом и мама, а гости сделали комплимент моей красоте.

Вот и все. Когда я закончила, то увидела, что написала очень длинное письмо. Сначала я испугалась, что оно вышло таким длинным, но потом вспомнила, что отец сам просил меня об этом – рассказать, как прошло Рождество.

И я отправила письмо.

* * *

Март

Да, я знаю, что прошло довольно много времени, но мне нечего было сказать… Ничего нового или захватывающего не происходило – школа и повседневные дела. Только мистер Истербрук больше не приходит. Да и скрипач не посещал нас с того самого дня, когда сделал предложение. Я не знаю, делал ли мистер Истербрук предложение – он просто вдруг перестал приходить, а причина мне неизвестна.

Я уже не так часто подслушиваю, как раньше. Я по-прежнему люблю свое место на диванчике в библиотеке, но почти все, кто туда заходит, смотрят сразу туда. Конечно, когда они замечают меня, то почти сразу прерывают разговор. Поэтому я мало что узнаю теперь.

Впрочем, и слушать особо нечего. Просто ничего не происходит; теперь не так весело, как было раньше, когда здесь бывали мистер Истербрук и остальные. Они перестали приходить. Я уже и не мечтаю, что когда-нибудь смогу написать мамину историю любви.

С моей историей