Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов

Вот уж не нарадуются от этих похорон халфе Шарифжан, кари Самат, слепой кари, муэдзин Самурат из головной махаллы. Днем и ночью они извлекают немалую выгоду от отправления заупокойных молитв - фидии и хатыма8, от семидневных, сорокадневных поминок.

- Не сомневайтесь, Ибрагим-ага! - продолжал Сармолла. -Разве халфе Шарифжан, муэдзин Самурат с горечью воспринимают чужую беду? Наоборот, они все не нарадуются, наживаясь этим. Подобных доходов муллы не видят даже в праздничные дни айта9. Как же им не радоваться? Потому-то я и упрекаю их. Не зря говорится в народе: «Там, где много травы, - жиреет бык, там, где смерть, - богатеет мулла». Досада берет на них, бесчувственных к бедам людей, и даже на самого главного хаз-рета.

Абай попросил Сармоллу оповестить людей, чтобы те были осторожнее. Пусть зовут на похороны как можно меньше гостей, хоронят быстрее. Казалось, что Сармолла внимательно слушает и все понимает, но, едва начав отвечать, он снова принялся поносить ненавистных ему муэдзинов, халфе. Абай замолчал, рассеяно глядя на него... Заметив, что Абаю что-то не нравится в его словах, Сармолла принялся хвалить сами наставления Абая.

Ну и ну! Трудно разговаривать с иными людьми... Превознося мысль Абая о быстрых похоронах, Сармолла вновь принялся ругать служителей Аллаха, предупреждая, что халфе Шарифжан, кари Самат, муэдзин Самурат будут рьяно противиться такому наставлению. Не болит у них душа о народе! Закончив свои речи, Сармолла закрыл глаза, качая головой, цокая языком.

Абай хорошо относился к нему, выделяя этого человека среди других служителей Аллаха. Сармолла знал восточных поэтов, хранил у себя немало книг. Абай частенько брал у него почитать некоторые диваны - сборники стихотворных сочинений Сагди, Хафиза, Навои. Абай знал, что городские казахи уважают Сармоллу, стараясь отдать в его наставнические руки своих детей.

Словом, Сармолла казался широким человеком, и Абай был изрядно удивлен, когда ему открылись некоторые его скрытые слабости. Оказывается, и этого просвещенного мусульманина обуревает зависть. «Тот отхватил больше от жаназа, а этот - от фидии, я получил мало, остался в стороне.» Вдоволь наслушавшись его причитаний, Абай остановил его резким жестом руки. Заговорил:

- Попридержи язык, Сармолла! Разве не говорил поэт: «Тот, кто хулит при мне другого, стократно охулит меня третьему.» Не стоит думать о вражде-ненависти в такое время, когда вокруг столько скорби!

- Конечно, Ибрагим-ага, у меня нет ни тени сомнения, в этом вы правы, безусловно. - залепетал Сармолла, густо покраснев, низко опустил голову в борике, и вдруг воскликнул: - Да, в этом я грешен! Говорите, что желаете поручить, все сделаю!

- Сделайте тогда наставление людям, молдеке, - сказал Абай, уважительно обращаясь к Сармолле. - Вот, например, когда все соберутся на хутпу10 в эту пятницу. Постарайтесь втолковать жителям махаллы, что надо теперь по-иному проводить заупокойные молитвы, хатым, трапезы по случаю похорон. Скажите, что правильнее будет приглашать как можно меньше людей.

Теперь, после отповеди Абая, Сармолла чувствовал неловкость, стыд. Очевидно, ему хотелось поскорее уйти.

- Хорошо, хорошо! - воскликнул он, поднимаясь. - Я, пожалуй, пойду, сразу отправлюсь в махаллы, начну проповедовать, причем немедленно!

- Втолкуйте это для начала хотя бы своим ученикам, - сказал Абай, пожимая гостю обе руки. - Пусть они перескажут ваши наставления родителям, соседям. Многие ваши прежние ученики уже выросли, им также передайте послание. Люди разных махалла почитают вас как наставника. Разве не к вам прислушиваются чаще, нежели к другим муллам?

Такие слова несколько смутили Сармоллу: торопливо ступая, он направился к выходу. Абай слышал, как, уходя, в дверях комнаты, он бормотал:

- Конечно, безусловно! Барекельди, ага!

Абай видел, стоя у окна, как тот бодро идет по улице в сторону мечети.

Темнело. Дважды завернув за угол, Сармолла вошел во двор храма. Сейчас здесь было до тридцати-сорока человек, собравшихся на молитву - ястау. Это были весьма религиозные старцы и муэдзины, учащиеся медресе, халфе мечети. Сармол-ла вышел на самую середину двора и остановился, оглядывая людей.

В глубоких сумерках он едва различал их: унылые лица, закрытые глаза... Люди сидели на корточках, в большинстве своем молчали, а если кто и говорил, то шепотом. Было видно по их одеждам, что это в основном бедные, простые жители махаллы. Сармолла приметил среди них кое-кого из глав мечети: это были слепой кари и муэдзин Самурат.

Все ждали, когда придет имам, старый хазрет. Вслед за Сар-моллой подошли еще с десяток людей. Они тоже были городскими жителями, ремесленниками, мелкими лавочниками. Входя во двор, каждый молча опускался на корточки.

Вдруг один из взрослых учеников медресе, сидевший ближе всех к Сармолле, спросил его, на многих ли заупокойных молитвах ему пришлось побывать сегодня. Он явно разумел узнать про ту силу, которую набрала за последнее время смерть от холеры...

Сармолла, немного помедлив и собравшись с мыслями, ответил, да так громко, четко, что все, кто сидел во дворе, услышали и посмотрели в его сторону.

- Сегодня я не был ни на одной жаназа, да и впредь не буду ходить!

Услышав издали такие слова, слепой кари и муэдзин Саму-рат разом воскликнули:

- Астапыралла! Так не должен говорить верующий мусульманин!

- Покайтесь! Заберите обратно свои грешные слова.

Сармолла заговорил быстро и громко, чтобы слышали все:

- Нет больше сил молчать! Смерть хозяйничает в наших махалла. Имя этой смерти - холера. Эта болезнь заразная, люди получают ее друг от друга. Если мы не изменим наши обряды, не сократим, не уменьшим, то холера скосит нас всех.

Кари и муэдзин всполошились:

- И как же вы представляете себе похороны без жаназа? Как теперь читать хатым?

- Как мусульмане смогут отдать свой долг перед покойным?

Дав служителям высказаться, Сармолла заговорил снова:

- Никто не требует отменить жаназа. Но пусть на нее ходит лишь один религиозный наставник. И хатым пусть читает только один человек. Надо прекратить все лишние хождения по домам умерших, не распространять болезнь. И чтобы не было никакой трапезы.

Муэдзин и кари тотчас вскочили со своих мест. Они едва сдерживались от крика: ругались громким шепотом, сердито бормоча:

- Астапыралла, что он говорит?

- Безбожник! Его надо наказать по законам шариата.

- Вероотступник!

- Его греховность переходит все границы дозволенного.

Никто, однако, не подхватил эти возмущенные голоса, напротив, все смотрели на Сармоллу, ожидая от него новых слов... Вдруг те, что сидели с краю, стали подниматься со своих