Дом на линии огня. Хроника российского вторжения в Донбасс - Дмитрий Дурнев
Однако если местным кровь, насилие и фекалии на столах администрации уже примелькались, то приезжий москвич, увидев реальную картину происходящего, решил остаться неизвестным и уехал, не появившись перед народом. На замену ему явился никому у нас не известный московский пиарщик Александр Бородай — его и объявили „премьер-министром“. С составом правительства возникли сложности: его решили, „как положено“, представить „парламенту“, то есть сборной солянке из непонятных людей, которые первыми успели зарегистрироваться в качестве депутатов в захваченном зале заседаний Донецкого областного совета. Может быть, кому-то они казались смешными, но были и другие мнения — однажды командир „Первого медицинского отряда ДНР“ сказала мне так: „Они все герои! Они первые пришли и положили на регистрацию свои паспорта! И было это шестого апреля, когда все еще прятали свои лица от СБУ, не то что документы!“
К середине мая все эти депутаты ниоткуда уже чувствовали свою значимость. И когда в зале им в качестве министра образования и науки представили Татьяну Мармазову, проректора Донецкого национального университета и депутата Донецкого городского совета, крупную фигуру в Партии регионов, депутаты начали на нее и других местных регионалов орать матом, обзывая „предателями и пособниками олигархов“. Мармазова, дама с характером, просто послала эту толпу подальше и ушла из зала, а заодно и из „правительства“. В итоге в опубликованном в интернете списке „министров ДНР“ Мармазова была, и в списках всевозможных украинских санкций, получается, тоже, а в реальности на этой должности не проработала и дня.
Алена Блоха действительно стала пресс-секретарем Бородая. Она должна была примирить „ДНР“ хотя бы с местной прессой, сделать картинку на месте чуть более цивилизованной. Продержалась она меньше двух недель: несмотря на наличие „правительства“, каток насилия продолжал движение, вооруженные люди захватывали и громили редакции телекомпаний в Донецке и Макеевке, а потом напали на две старейшие городские газеты — „Донбасс“ и „Вечерний Донецк“. Руководителей изданий общими усилиями через некоторое время освободили, но газеты выходить прекратили, а их коллективы выехали из Донецка.
Вскоре, взяв с собой детей, уехала и Блоха — в Крым, откуда написала покаянный пост в фейсбуке о сложении с себя полномочий. Это был стандартный ответ дончан на происходящее: все потянулись к морю, чтобы спрятаться от безумия на отдыхе. Люди почему-то были уверены, что всем управляют „какие-то политики“ и к началу учебного года, разумеется, „все это“ обязательно кончится. Курортный Бердянск жил как в последний раз: люди обильно тратили, пока хватало денег, — свободного жилья в городе не было.
Мы все время жили в режиме ожидания — происходящего с нами просто не могло происходить, недоразумение должно было разрешиться. Ждали даже не чуда, а отрезвления Москвы, поэтому последней битвой между мирными формами решения противоречий и надвигающейся войной стали выборы президента Украины 25 мая. Мы думали так: вот они кричат про переворот на Майдане и нелегитимную власть, а мы проведем легитимные выборы так, чтобы не подкопаться, — и все наладится!
В отличие от „референдума“ о независимости „ДНР“, на этих выборах открылись все избирательные участки. Группы прикрытия, включая службу безопасности Андрея Алеши, обеспечивали охрану доставки и вывоза бюллетеней. Однако сложностей возникало много: до Горловки где были люди Алеши, например, бюллетени просто не смогли довезти. Сложности были и в Донецке, где к тому моменту появилось множество новых бойцов — непонятных чеченцев и осетин, вошедших в батальон „Восток“. В день выборов мои друзья из Комитета избирателей Украины устроили, как всегда, штаб мониторинга нарушений избирательного законодательства в прекрасном отеле Park Inn на бульваре Пушкина. Ближе к обеду на ресепшене отеля появились люди с автоматами в камуфляже, и наблюдатели, среди которых была и моя жена, выскочили через боковой вход босиком на бульвар, бросив все имущество и документы.
Я быстро приехал и вошел в гостиницу: не могу объяснить почему, но в те дни я как будто чувствовал себя немного бессмертным, словно вокруг снимали приключенческое кино и стреляли холостыми. На самый крайний случай я имел в кармане фирменное удостоверение „Московского комсомольца“.
Оказалось, что захвата отеля не было: просто бывший народный депутат Украины из Днепропетровска Олег Царев зашел в приличное место попить кофе в сопровождении вооруженной автоматами охраны. Той весной Царев метался между украинской оппозицией и работой на Россию. До 1 мая он еще был кандидатом в президенты Украины, потом снялся с гонки и обосновался в Донецке, где пытался вскочить в так и не взлетевший проект „Новороссия“. Царев должен был быть спикером объединенного парламента всех отторгнутых у Украины регионов — и в этом качестве получил охрану. Я прошел прямо сквозь них, нашел комнату КИУ, собрал там обувь и сумочки девчонок: уже привык, что русские крайне неуверенно себя чувствуют перед любым начальством или просто нагловатыми людьми.
Выборы президента получились консенсусными: все понимали, что избранный глава нужен, и голосовали преимущественно за лидера гонки, Петра Порошенко — он уверенно победил в первом туре и лидировал во всех регионах Украины. При этом не голосовал уже аннексированный Россией Крым, а в Донецкой области поучаствовать в выборах смогли чуть больше 105 тысяч человек из 688 тысяч зарегистрированных — 15,37% избирателей.
А потом, на следующий день после президентских выборов, собравшаяся в Донецке разрозненная солянка российских отрядов без твердого общего командования решила провести свою большую операцию. Главной ударной силой были бойцы то ли ГРУ, то ли ФСБ — одновременно с группой Стрелкова в город в рамках стратегии гибридной войны был переброшен отряд спецназа „Искра“. Вот эти как бы крутые воины утром 26 мая пошли брать новый гражданский аэропорт, а тылы им обеспечивали враждующие между собой группировки из Донецка и Горловки.
Времена были мутные, и в условиях полного раздрая в силовых ведомствах Украины казалось вероятным, что очередной объект вооруженным русским сдадут без боя. Однако мы знали, что в аэропорту находятся ребята из элитного 8-го полка спецназа — мой друг Дима Ткаченко, их земляк по городу Кропивницкий, каждый день возил им воду и еду. Когда чеченцы с автоматами выгнали из здания аэропорта таможенников и охранников и заняли крышу, все начало происходить очень быстро: над крышей возникли спецназовские вертолеты и смели оттуда чужих бойцов с пулеметами. Пара ракет пролетела мимо крыши и приземлилась в четырех километрах рядом с красивым пешеходным мостом через железную дорогу, побило стекла, погиб гражданский человек.
Элитные русские бойцы в большинстве своем ретировались в свои КАМАЗы и сбежали. Между прикрывавшими их отрядами не было никакой координации — в итоге по КАМАЗам, откуда бойцы „Искры“ палили во всех вокруг, дружно ударили силы батальона „Восток“: русский спецназ полег в скоротечном бою со своими. Тела изрешеченных людей свезли в открытый морг областной клинической больницы имени Калинина, где я когда-то работал. Там были сделаны знаменитые фотографии: медик с дымящейся сигаретой в руках стоит перед грузовиком с грудами тел в камуфляже.
Убитых было, по разным источникам, от 38 до 50, но никого из них не хоронили в Донецке. Только потом всплыла мемориальная доска в Сергиеве Посаде Московской области с именами „воинов-интернационалистов, погибших в первом бою за Донецкий аэропорт“.
После выборов и этого боя у местных активистов как будто кончился завод. Все начали быстро разъезжаться (железная дорога работала до августа), а в Донецке один за другим стали
