Дом на линии огня. Хроника российского вторжения в Донбасс - Дмитрий Дурнев

с оружием, посадили к себе в машину и отвезли обратно в Донецк на шестой этаж захваченной облгосадминистрации, в отдел, который захватчики мило назвали „НКВД“ — там обычно пытали украинцев. Совсем недавно похожим образом к ним попал пастор одной из протестантских церквей Сергей Косяк: он был одним из организаторов коллективной молитвы за мир в Украине на набережной Кальмиуса, и эта мирная религиозная акция крайне разозлила российских кураторов проекта „Русской весны“ в Донецке. Косяка два дня били, а потом-таки выпустили; видимо, сказалось, что в обслуге „НКВД“ хватало судимых наркозависимых, которым часто помогали „завязать“ как раз в протестантских церквях. Пастор выжил, но фотографии его синей в полоску спины появились во многих европейских газетах.

Теперь пришла моя очередь знакомиться с „НКВД“: захватив распространителей, боевики явились и в типографию. Женщинам, которых они взяли в заложники, я показался вполне подходящей фигурой для переговоров: во-первых, работал главным редактором „МК-Донбасс“, во-вторых, профсоюзный заказ пришел через меня. Мне было как-то жутко — такое противное ощущение слабого пресса, чувство собственной телесной уязвимости перед встречей с гопниками, которые точно будут бить. Я встал с кровати, медленно оделся и вышел из подъезда — до типографии от съемной квартиры было всего метров двести. Шагов через пятьдесят я зачем-то — все еще было шесть утра — отправил смс Андрею Алеше, владельцу компании DMS, заметному донецкому предпринимателю, который когда-то собирался стать депутатом Верховной Рады и звал меня возглавлять свой предвыборный штаб. Теперь в избирательном процессе собиралась принимать участие служба безопасности Андрея — они должны были с оружием в руках прикрыть доставку бюллетеней и обеспечить охрану участков в одном из избирательных округов на грядущих в ближайшее воскресенье выборах президента Украины.

Андрей мгновенно перезвонил: „Они тебя уже взяли? Нет? Стой на месте! Отбивать тебя будет еще дороже!“ Следом мне позвонил человек из службы безопасности Андрея: „Дима, не входи туда, пожалуйста! Андрей дал команду ехать с оружием тебя отбивать! Нам нельзя светиться сегодня! Сколько людей у тебя взяли? Подожди, все порешаем!“

И закрутилось! День был длинным, мне звонили и пытались помочь все — мэр Донецка, губернатор Донецкой области, дошло даже до народного депутата Николая Левченко. Отдельно помню разговор с Алексеем Грановским, который в тот момент занимал какую-то должность в „ДНР“: до войны он руководил канцелярией городской организации Партии регионов, а теперь вдруг вошел в этот пророссийский круговорот.

Выяснилось, что в распоряжении мэра Донецка еще есть группа быстрого реагирования милиции из четырех человек с автоматами. Когда они приехали в типографию, захватчики спрятали оружие и отстали от женщин. К 11 часам явился „командир батальона „Восток““ Александр Ходаковский и начал бить морду захватчикам прямо во дворе — это подавалось как борьба с мародерами, которые попытались отжать работающее предприятие.

Ходаковский в тот момент, возможно, еще имел статус исполняющего обязанности начальника отряда „Альфа“ Донецкого областного управления СБУ. Буквы „и.о.“ перед должностью много значили: повышение Ходаковский получил зимой 2014 года, когда согласился по приказу тогдашних украинских властей участвовать в подавлении Майдана — в отличие от более опытных сотрудников, которые предпочли уволиться. Новый командир повел своих подчиненных на штурм Дома профсоюзов в центре Киева, там располагался штаб протестующих, а на верхних этажах лечили раненых. В здании начался пожар, точное количество погибших неизвестно до сих пор. После победы Майдана Ходаковский всплыл уже среди пророссийских протестующих в Донецке — один, никто из бойцов его отряда за ним не пошел.

После мордобоя захватчики пропали, но распространители из партнерской фирмы еще оставались на шестом этаже облгосадминистрации. К четырем часам дня их выпустили — побитых, но живых. Выяснилось, что оптовиков взяли в момент передачи груза с машины на землю, били и спрашивали: откуда украинская газета, из какой типографии, в каком месте получали тираж? Так, по цепочке, дошли до сортировочного цеха и меня.

У каждого в Донецке был свой рубеж мира и войны. Мой случился тогда, в конце мая 2014 года. Пока меня хаотично искали по городу, моих детей вывезли на квартиру к их родному дяде, а потом они с мамой отправились во Львов.

К тому моменту ситуация сложилась парадоксальная. Из Донецка еще летали самолеты — собственно, Андрей Алеша тем ранним утром не спал, потому как вылетал на деловые переговоры первым рейсом в Киев. В аэропорту царил идеальный порядок: работали охранники, таможня, магазины дьюти-фри и прочие окна в Европу типа подземных парковок. Все работало — муниципальный транспорт, больницы, рестораны, отели; до начала мая на „Донбасс Арене“ спокойно играл „Шахтер“; в Донецке проходили круглые столы с участием членов правительства.

При этом полиция и СБУ в целом были деморализованы, а в Донецкой области существовали странные пространства, где не действовали законы Украины. Поначалу какой-то бедлам творился только перед правительственными зданиями — облгосадминистрацией в Донецке, городскими советами в Мариуполе и Макеевке. Каждые выходные что-то происходило: толпу с площади Ленина, например, водили грабить офис Индустриального союза Донбасса или призывали срочно „нейтрализовать“ приехавший из Киева велопробег за единство Украины.

Потом какие-то люди с оружием захватили Славянск, курортную столицу украинской скуки, о которой еще Антон Павлович Чехов писал, что там „дома выглядывают приветливо и ласково, на пример благодушных бабушек, мостовые мягки, улицы широки, в воздухе пахнет сиренью и акацией“. И вот этот город с санаториями, горячими соляными озерами, густо пахнущими лечебной грязью тетками в рейтузах вдруг захватывает какой-то Стрелков и расстреливает там людей, ссылаясь на указ Совнаркома СССР от 22 июня 1941 года. В Донецке тогда впервые заговорили о закате Партии регионов: это сборище мужчин не смогло защитить свою женщину — мэра Славянска Нелю Штепу. Эпатажная, яркая тетка, Штепа теперь сидела под арестом в городском совете и в качестве трудовой повинности варила борщи членам отряда Стрелкова, а московские журналисты ездили в командировку в Славянск поездом Донецк — Москва и просто выходили на станции в захваченном городе.

Следом невероятно странные люди с оружием без особого сопротивления взяли городской отдел милиции в моем родном Краматорске, потом заняли соседние Дружковку и Константиновку. Нападавшие были одеты в какой-то вычурный модный камуфляж с пластиковыми наколенниками и налокотниками: разительный контраст с плохонькой формой из дубовой ткани и резиновыми тапками у наших солдат. Техника у украинской армии тоже явно была старой, и что с ней делать, подразделения толком не знали. Для борьбы с захватчиками исполняющий обязанности президента Украины Александр Турчинов объявил Антитеррористическую операцию (АТО) — это была такая стандартная аббревиатура от СБУ. Характерно, что предыдущую АТО планировали и проводили ровно за два месяца до того — штурмовали протестующий Майдан по приказу прежней власти. Люди, которых обоснованно подозревали в убийствах безоружных протестующих в Киеве, теперь оборудовали украинские блокпосты вокруг Славянска и в Донецке: других внутренних сил, кроме отрядов спецназа „Беркут“ или „Альфа“, у страны попросту не было.

Именно поэтому с подразделениями, которые впоследствии прославились, воюя и совершая преступления на стороне „ДНР“, поначалу все было не так уж и однозначно. Например, о бойцах батальона „Восток“ я впервые услышал, заехав в апреле в офис компании DMS и увидев расплескавшийся по коридорам ужас. Все сотрудники срочно переселялись в кабинеты с окнами во двор — на улице через дорогу стояло законсервированное здание, которое, как выяснилось, принадлежало городскому управлению СБУ, и туда вдруг заехали какие-то хорошо экипированные боевики. В тот же день я встречался с губернатором Сергеем Тарутой и спросил, что за вооруженная сила появилась