На встречу дня - Ежи Вавжак

— Нет, секретарь, не выкинул, — ответил серьезно Гжегож. — Этого я не сделаю никогда и ни при каких обстоятельствах. Запомни: никто и никогда не заставит меня отступить.

...Вечером заявилась целая компания знакомых Куницкого, все в основном с его работы. Одни пытались танцевать в углу гостиной, другие уселись за бридж, не было недостатка и в тостах, как это обычно принято на новосельях.

«Как отличается этот субботний вечер от вечеров у Марты или от наших студенческих вечеринок! А ведь они совсем не так давно оставили студенческие аудитории, — удивлялся Гжегож, сидя в глубоком кресле и вертя в руках пустой бокал. — Но там бьет жизнь, а эти здесь словно подвешены в какой-то пустоте. Они расстались с юностью и с тем, что с ней связано, но неужели они настолько душевно одряхлели, чтобы в них не ожили несбывшиеся надежды и мечты. Как это грустно, честное слово! Не хотелось бы спустя пару лет уподобиться им».

— Что ты тут сидишь, как сыч, потанцуй хотя бы с собственной сестрой, — подошла к нему Мирка и чуть ли не силой вытащила из кресла.

Они закружились в свободном конце комнаты.

— Тяжкая судьба выпала на долю твоей Кристины.

— Она жаловалась?

— Ну что ты!

— Откуда же ты знаешь?

— Слава богу, я не слепая... Да и поговорили мы с ней немного. Послушай моего совета...

— Не сердись, сестренка, — не послушаю. Никого и никогда.

— Значит, сам с усам.

— Вот именно, только я называю это несколько иначе.

— А тебе не кажется, что слишком много у тебя дешевой самонадеянности, мой милый?

— Возможно, должны же быть у человека хоть какие-нибудь недостатки?.. Ты разрешишь Кристине переночевать у вас?

— Что за вопрос!

— Я хотел сказать: нам.

— Почему ты решил, что я ханжа? — рассердилась она не на шутку. — Я же не наша мамочка. В любое время можете приходить сюда без всякого разрешения и не морочь мне, пожалуйста, голову такими глупостями.

— Спасибо. Хотелось, чтобы так и было.

— Не понимаю.

— Чтобы она сюда почаще приезжала. Но боюсь, в один прекрасный день все это ей надоест, вообще все... И мы, и я...

— И несмотря на это...

— Да, и несмотря на это. Если она не сумеет понять того, что для меня в нашем городе наиболее важное, пусть все именно так и кончится. Я люблю ее, но черт побери, жизнь состоит не из одной любви. И человек, который решил идти со мной по жизни, должен это понимать. В противном случае я готов пережить ее потерю.

— Я как-то не могу тебя понять. То ли ты глупец, то ли наоборот... Неужели я недооцениваю тебя, братец?

— Честно говоря, мне это до лампочки.

— Одним словом, начнем все от печки.

— Вот именно, впустую описали круг.

До конца пластинки они танцевали молча. Гжегож, глубоко удрученный, оглохший от музыки, механически переставлял ноги в такт мелодии.

«Как легко это сорвалось у меня с языка: «пусть все именно так и кончится», а ведь я этого, наверное, не смогу пережить. Я люблю ее и стремлюсь к ней каждой своей клеткой. Она как бы часть меня самого. Позади у нас три года учебы, годы мытарств, скитаний, много было всяких тягот и надежд на лучшую жизнь. Надо быть последней скотиной, чтобы предать все это забвению. А ведь я сам упорно пытаюсь уничтожить все, что нас связывает».

В кресле он сидел недолго. Его сразу пригласила одна из дам, муж которой танцевал с Кристиной.

«Не стоит выделяться, — оправдывался он перед собой. — Буду делать хорошую мину при плохой игре, с волками жить... Бонтон в среде новоиспеченных интеллигентов — это, конечно, святыня, — иронизировал он. — Надо отвлечься любыми пустяками, лишь бы безболезненно пережить этот вечер. Но сколько их, таких вечеров, будет еще впереди?!» — появилась вдруг тревожная мысль.

— Я сразу вас узнала, — партнерша не дала ему оставаться наедине со своими мыслями, — хотя ваш портрет и не был особенно удачным.

— А, — улыбнулся он, — вы имеете в виду статью в «Трибуне»? Действительно, там и я, и вся бригада напоминает банду беглых каторжников.

— Но написали о вас хорошо, — не умолкала она. — И, наверно, заслуженно?

— Не думаю, впрочем, журналистам надо о ком-то писать. А мы тут и подвернулись под руку.

Вся эта история с рекламой была ему совершенно некстати. Все произошло случайно. Однажды утром в мартеновский цех явились два корреспондента воеводской газеты. Начальник сделал все, чтобы их сплавить, и передал в руки Борецкого. Тот в ответ на вопрос о лучшей бригаде привел их на шестую печь. Корреспонденты спросили у рабочих, кто их непосредственный начальник. Вызвали Гурного. Один из корреспондентов достал фотоаппарат с лампой-вспышкой и, усаживая всех по очереди на табуретку, щелкал затвором. Второй, стоя рядом с блокнотом, записывал фамилии. Показатели у них были как и у других бригад, наверняка не хуже, но нельзя было сказать, что они намного опередили остальных. Как и весь цех, они взяли на себя обязательства в честь Октябрьской революции и почти полностью их выполнили.

Во время этого спектакля произошел небольшой конфуз. Поначалу Гжегож не придал ему значения, но позднее вынужден был призадуматься. Казик Бялый не захотел фотографироваться.

— Спасибо, обойдусь, — отодвинулся он, когда подошла его очередь.

— Почему? — На лице корреспондента выразилось крайнее удивление. — Вся бригада должна быть в полном составе.

— Спасибо, я обойдусь, — вежливо сказал и на этот раз Бялый.

Но когда его стали убеждать все вместе, он взорвался: «Отвяжитесь вы от меня к чертовой матери, не хочу и все!» — Потом он со злостью швырнул в сторону оказавшуюся у него в руках лопату и отошел к печи.

— Прикажите этому чудаку, — обратился к Гурному один из корреспондентов.

— К сожалению, не могу. — Гжегож уже не улыбался. — Это не входит в его... обязанности. Но выход есть. Позовите Мизеру! — крикнул он Лису. — Это наш сменщик.

Эдек Мизера, конечно, не заставил себя упрашивать. Он старательно, на