Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин

— Нет, она здесь... Нам нужен сейчас человек, кото­рый знал бы замыслы атамана и его окружения. Иначе мы не сможем заступиться за Токаша и спасти его.

Сегодня солнечно. Тают остатки снега. С крыши пада­ют капли, и повисают на ветках карагача.

По улице проехала скрипучая двуколка. Березовский насторожился. Привычка. Так и проходит жизнь: прихо­дится считать каждый шаг и всегда оглядываться. Раску­рив трубку, Березовский неожиданно спросил Саху:

— Почему тебя выпустили из тюрьмы?

Саха изменился в лице: «Не верите, что ли?»

— Я сам удивлен... — вымолвил Саха.

— Интересно... Ты старайся поменьше попадаться на глаза людям. Будь осторожен. Посмотрим, что тут кроется...

Глава 9

Распростившись с Березовским, Саха пошел разыски­вать квартиру Акбалтыр. Он слыхал, что мать Токаша поселилась в доме, где раньше жил Курышпай, возле сен­ного базара. По словам Юрьева, именно невеста Курыш- пая Халима сумела добиться свидания Акбалтыр с Тока- шем. Видать, умница эта Халима!

Услышав конский топот, Саха оглянулся. Мимо, заку­сив удила, промчалась запряженная в карету пара воро­ных коней. В карете сидела смуглая красивая девушка. Они обменялись взглядами. Уж не Бикен ли? Да, она. Как похорошела за год!

Снег на обочинах улицы ослепительно блестит, как будто его обсыпали бисером. Даже глазам больно. Саха привык к тюремному полумраку. Он шел, спотыкаясь, иногда попадал ногами в подтаявший снизу сугроб, про­валивался и набирал в сапоги воды. С трудом разыскал он дом уйгура Махмута, где жила Акбалтыр. Саха немно­го знал Махмута: отец Сахи, Жунус, до восстания, приез­жая в город, останавливался у него.

Хозяин сам открыл дверь. Здесь Саха увидел Халиму, она оказалась сестрой Махмута.

Махмут распорядился поставить самовар и варить мясо. Стараясь угодить сыну Жунуса, он даже купил вина. На слова Сахи: «Не пью» Махмут только махнул рукой:

— Вино пил и сам пророк Магомет... Пей! — сказал он громко, погладил усы, прищурился и понизил голос: — Знаешь что-нибудь об отце?

— Нет.

— Я знаю, где он.

— Правда? Расскажите, что знаете, — попросил Са­ха, схватив за руку Махмута.

Махмут плотно закрыл дверь.

— Наша Халима не умеет хранить тайн, ляпнет, где не следует... Ты слыхал про храбрость своего отца?

— Кое-что... Он жив?

— Жив. В горах. Может быть, ты пожелаешь поехать к нему?

Не зная, верить Махмуту или нет, Саха ответил:

— Трудно решить сразу, не посоветовавшись. Можно ли установить с ним связь?

Махмут широко улыбнулся, показывая белые зубы.

— Это можно. Я завтра все сделаю.

В комнату вошли Акбалтыр, Халима и еще две жен­щины. Стало тесно, и Махмут ушел.

Узнав, кто такой Саха, старуха расплакалась на­взрыд, запричитала. Видать, ей было невыносимо тяжело. Она долго всхлипывала и не могла успокоиться.

Саха, обняв грузное гело Акбалтыр, тоже всхлипнул. Он передал привет Токаша и просьбу вернуться в аул.

Но разве мать согласится?

— Голубчик, до суда я никуда не уйду отсюда. Мне и Бикен так советует. — Сняв обувь, Акбалтыр располо­жилась на тахте. Саха удивленно посмотрел на нее: «Би­кон советует... Вот как! Откуда Акбалтыр знает Бикен? Он хотел спросить, но решил пока помолчать. Акбалтыр продолжала: — Светик мой, в этом городе добрую услу­гу мне оказала только одна Бикен... Она дочь торговца Кардена. Ты разве ее не знаешь?

«Мм... Значит, Березовский не зря имел в виду ее. Быть удаче!» — подумал Саха.

Неожиданно отворилась дверь, и вошла Бикен.

Шею ее закрывал высокий воротник беличьей шубы, на голове шапка из выдры, теки пышут здоровьем, черные, как смоль, брови тонко изогнуты.

— Голубушка моя, Бикен-жан, проходи сюда, ко мне! Мы только что говорили о тебе.— сказала Акбалтыр по­добострастным тоном и предложила ей место возле себя. В эту минуту из другой комнаты вышел Махмут. Он так­же радостно встретил Бикен.

— О Бикен, желаю тебе удачи в жизни! Проходи на почетное место!

— Говорят, из тюрьмы вышел один джигит,— сказа­ла Бикен.

— Вот он сидит!..— пе дожидаясь, что скажут другие, ответила Халима.

Только после этого Бикен посмотрела на Саху.

— Вы — Сагатов? Не узнаете меня?

— Если вы не узнали, я тоже...— усмехнулся Саха.— Говорят, из тюрьмы человек выходит с рогами. Кто мо­жет за него поручиться, а вдруг забодает.

Бикен откинула голову, повела гнутой бровью.

— Я не робкого десятка, никого не боюсь.

— Золотые слова!—поспешно отозвался Махмут. Было видно, что смелый ответ девушки он одобрил, од­нако Саху немножко обидел — это все заметили и гром­ко рассмеялись.

Вначале Махмут не понял, почему люди смеются. За­тем смекнул, что смеются над ним, и сам начал хохотать вместе с другими.

— А ты меня не забодаешь, Саха?— смеялся Махмут, и этим еще больше развеселил гостей. Потом разом все стихли, словно спохватились: к добру ли этот смех? Рано, очень рано смеяться—грозовые тучи над головой... Раз­говор долго не налаживался.

Бикен и Саха обменялись взглядами: девушка что-то хотела сказать наедине. Они вышли из комнаты. Скамей­ка под яблоней во дворе была сухой. Они сели.

В горы шли раздернутые черные тучи. Не в силах преодолеть высокий каменный барьер с острыми верши­нами. они застревали в предгорьях, расползались вправо и влево заволакивали все небо над городом.

Саха с безразличным видом посмотрел в лицо Бикен.

— Мы с вами мало знакомы,— начала Бикен,— но мой отец всегда хорошо отзывался о вашем отце, назы­вал его своим другом. Надеюсь, и вы не станете чуж­даться, правильно поймете меня...

Саха подумал; «Ну, теперь твой отец уже так не ска­жет о моем отце. Но говорит она напрямик. Пожалуй, прав этот хитроумный Курышпай, что Бикен решитель­ная, откровенная девушка». Вслух же Саха кратко ответил:

— Конечно.

— Жив и здоров!

— Как дела у Токаша?

Саха хотел было сказать «Привет передает», но воз­держался — не рано ли об этом... Но вспомнил совет Бе­резовского: «Быть в хороших отношениях с Бикен» и произнес тихо, с улыбкой:

— Просил передать вам привет...

Смуглое лицо ее просияло. Но глаза по-прежнему бы­ли печальными.

Саха, вспомнив русскую поговорку «игра стоит свеч», пошел еще дальше:

— Он мечтает увидеть вас.

Девушка тихо вздохнула.

— Знает ли он, что у меня на сердце?

— Знает, но что он может сделать? Как говорится, эдной ногой стоит на земле, а другой — в могиле.

Саха, кажется, приближался к цели разговора. Еще немного — и он скажет прямо.