Богова делянка - Луис Бромфилд
Потому что это не от нее, это от миссис Хэбершем пошло, которая никогда прежде сюда и не приезжала и у которой, насколько мне известно, и Бабушка никогда не бывала. Потому что миссис Компсон не осталась, она даже из коляски не вышла, а сидела в ней, и жалась в шаль, и смотрела то на меня, то на хижину, точно думала, что оттуда или из-за угла что-нибудь такое выскочит. Потом она постучала зонтиком по голове возницы-негра, и они укатили, пара старых лошадей довольно бодро бежала назад по дорожке от дома и дальше — в город. А назавтра, во второй половине дня, когда я поднялся из низины, чтобы сходить за водой к источнику, перед хижиной стояло уже пять колясок и кабриолетов, а в хижину, проделав-таки от Джефферсона четыре мили, набилось целых четырнадцать дам в воскресных платьях, которые сохранились у них после войны и янки, а мужья их либо погибли на войне, либо остались живы и, возвратясь в Джефферсон, теперь помогали Отцу в его делах, потому что особое то было время. Только, как я и раньше замечал, для женщин никогда, наверно, не бывает особого времени — существует всего лишь нечто непрерывное и монотонное, заполняемое повторяющимися сумасбродствами мужской половины рода человеческого. Миссис Компсон восседала в Бабушкином кресле, по-прежнему сжимая зонтик, и жалась в шаль, с таким видом, точно наконец увидела то, что ждала увидеть, и это впрямь оказалась пантера. А вот миссис Хэбершем, отдернув стеганое одеяло, так и держала его, чтобы другие могли зайти посмотреть на кровать Друсиллы, а потом показывала им тюфяк, где спали мы с Отцом. Потом она увидела меня и сказала:
— А это еще кто?
— Это Байярд, — ответила ей миссис Компсон.
— Бедное дитя! — проговорила миссис Хэбершем. Так что я и не остановился. Но не слышать их не мог. Это походило на заседание женского клуба под председательством миссис Хэбершем, потому что миссис Хэбершем забывала, что следует говорить шепотом: «Нужно, чтобы мать приехала, надо немедленно послать за ней. Но в ее отсутствие… мы, местные жительницы, сами матери… дитя, она, вероятно, увлеклась отважным романтическим… прежде чем поняла, какой ценой должна…», — а миссис Компсон твердила: «Тише! Тише!» — и тогда кто-то сказал: «Вы в самом деле считаете…» — и тут миссис Хэбершем вовсе позабыла про шепот:
— А что же еще? Какую еще вы можете назвать причину: предпочесть весь день скрываться в лесу, ворочая бревна и тому подобные тяжести…
На этом я удалился. Набрал в ручье воды и вернулся себе на лесопилку, где Друсилла с Ринго и Джоби заправляли ленточной пилой, и мул в шорах все ходил и ходил в облаке опилок. И тут Джоби вроде как бы птичий звук издал, и все мы остановились и видим — перед нами миссис Хэбершем, а у нее из-за спины выглядывают еще трое и круглыми блестящими глазами смотрят на Друсиллу, которая среди опилок и стружек стояла в грязном, пропотевшем комбинезоне, рубахе и грубых башмаках, — лицо все потное и обсыпано опилками, волосы желты от опилок.
— Я Марта Хэбершем, — произнесла миссис Хэбершем. — Ваша соседка. Надеюсь стать вашим другом. — Потом добавила: — Бедное дитя.
Мы только глянули на нее, и все; когда заговорила Друсилла, голос у нее звучал так, как у нас с Ринго, когда Отец говорил нам в шутку что-нибудь по-латыни.
— Мэм? — сказала Друсилла.
Тогда мне всего пятнадцать было; я все еще не понимал, в чем тут дело; просто стоял и слушал, не особенно даже вникая, как прежде во время того разговора у нас в хижине.
— В моем положении? — сказала Друсилла. — В моем…
— Да, — сказала миссис Хэбершем. — Без матери, без единой женщины, к которой… принужденная надрываться, — тут она вроде как взмахнула рукой в сторону мулов, которые и не подумали остановиться, и в сторону Джоби и Ринго, которые на нее глаза вылупили, а те трое так и поглядывали у нее из-за спины на Друсиллу, — … предложить не только нашу помощь, но и наше сочувствие.
— В моем положении, — сказала Друсилла. — В моем поло… Помощь и сочу… — Потом, еще стоя на месте, она начала: — «Ой-ой-ой», — и тут побежала. Она бежала, как олень, который сначала бросается бежать, а потом уж решает куда; она повернула прямо в воздухе и, легко проносясь над бревнами и досками — рот открыт и негромко повторяет: «Джон, Джон», — помчалась ко мне; казалось, на миг она приняла меня за Отца, пока не обнаружила, что я не он, и не опомнилась, и, даже не прекращая бега, остановилась, как застывает в воздухе птица, неподвижная и вместе с тем охваченная яростным движением.
— Ты тоже так думаешь? — сказала она. И тут исчезла. Время от времени мне попадались в лесу ее следы, легкие, далеко отстоящие один от другого, но, когда я выбрался из низины, ее нигде не было видно. Зато перед хижиной все еще стояли кабриолеты и коляски, на крыльце я разглядел миссис Компсон и прочих дам, которые через луг смотрели в сторону низины, так что туда я не пошел. Но еще до того, как я подошел ко второй хижине, где жили Лувиния, Джоби и Ринго, я увидел поднимавшуюся с кедровой бадьей от ручья в гору Лувинию — она пела. Потом она вошла в хижину, и пение внезапно оборвалось, и я понял, где Друсилла. Но прятаться не стал. Подошел к окну, заглянул и увидел Друсиллу; склонив голову на свои лежавшие на камине руки, она как раз обернулась, когда с бадьей воды, веточкой камедного дерева во рту и в старой Отцовой шляпе поверх головной повязки вошла Лувиния. Друсилла плакала.
— Вот, значит, что, — говорила она. — Пришли туда, к лесопилке, и заявляют, что в моем положении… сочувствие и помощь…
