Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин

Курышпай соскочил с коня и открыл ворота. Осталь

ные, сидя на конях, въехали во двор. Видимо, Бурнашев увидел их в окно, он торопливо вышел на крыльцо.

— От имени революционного комитета приказываю: сейчас же приготовьте десять мешков муки и двадцать голов убойного скота!— объявил Токаш, не слезая с коня.

— Не только десять, даже и мешка муки нет в этом доме, — наконец произнес пришедший в себя Бурнашев.

— Если не найдешь ты, найдем мы сами! — сказал Курышпай.

— Чего стоять? Время не ждет. Приступайте к обыс­ку! — приказал Токаш отряду.

Джигиты принялись за дело. Курышпай обнару­жил тайный склад, вырытый под коридором. Железным ломом он приподнял крышку тайника, спустился вниз, зажег спичку.

— Что там? —Токаш нагнулся к яме.

— Мука, масло, мясо... Все есть!—ответил Курыш­пай радостным голосом.

Токаш повернулся к Бурнашеву. Тот стоял затаив дыхание, распираемый негодованием.

— Это продукты для моих детей. Забирать не име­ешь права! — заголосил он, загораживая собой тайник. Курышпай толкнул его плечом.

— Отойди!

Солдаты, нагрузив две подводы, тронулись со двора. Дети и жены Бурнашева с ревом вышли вслед за ними на улицу. К этому времени подоспел старший сын Бур­нашева— Салимгерей. Вместе с ним был черно-рябой Яшайло. Салимгерей ухватился за узду коня Бокина.

— Что за бесчинство! — задыхаясь, крикнул он по русски.

— Берем лишнее для тех, кто голодает. Разве не знаешь, что в городе нет куска хлеба? — ответил Токаш, подхлестнув коня.

— Это грабеж!—кричал Бурнашев-отец.

— Останови, Бокин, эти подводы! Иначе совершится кровопролитие!—требовал Салимгерей, кидаясь к пе­редней подводе.

— Уйди прочь!.. Не цепляйся!—оттолкнул его Ку­рышпай.

— Рукам волю не давай! — прохрипел черно-рябой. Он и Курышпай схватились. Черно-рябой оказался про­ворным, он дернул Курышпая за ворот и разорвал пид­жак.

Разозленный Курышпай ударил Яшайло кулаком в висок. Токаш пришпорил коня и мигом оказался около них.

— Прекратите!.. Ты кто такой? — Токаш напирал ко­нем на Яшайло.— Знай свою дорогу!

Эти две подводы пришлось сопровождать всем отря­дом. Сдав продовольствие, Токаш продолжил свое дело уже на других улицах города. До вечера он побывал почти во всех богатых домах, добывал муку, мясо, мас­ло. Кто отдавал сам, а у кого пришлось отбирать. Были и такие, что не дожидаясь, пока к ним придут с прось­бой, привозили продукты сами. Только выехали из двора Адила, брата Кардена, как из противоположного низ­кого домика вышла молодая женщина в платке и подош­ла к Токашу.

— Я слышала, что вы собираете продовольствие для войск. У меня есть жирный баран, берегли к праздни­ку... Возьмите его. Не жаль ничего, лишь бы не голода­ли воины, лишь бы вы победили врага. Мой муж тоже на фронте...

Токаш пожал ей руку и написал расписку в том, что после окончания войны Советская власть вернет ей стои­мость барана деньгами.

Наступал вечер. С самого утра ничего в рот не брав­ший Токаш почувствовал голод—во рту ощущался вкус железа. Голодными были и его товарищи. Но никто не сказал об этом. «Лишь бы не голодали на фронте»— вспоминались слова молодой женщины.

Тревожный город притаился, словно предчувствуя беду. Фронт на окраинах тоже молчит. Возможно, это затишье перед бурей? Прошлой ночью казаки усилили натиск. Они знают, что советские бойцы голодны. Среди снующих по городу обывателей, конечно, есть и их тай­ные разведчики...

«Хорошо, если успеют сварить ужин и раздадут его бойцам», — думал голодный Токаш. Он сумел достать продовольствия не на один день для восьми тысяч че­ловек.

Обратно ехали, пустив коней шагом. Погруженный в мысли, Токаш не заметил, как поравнялись с домом Кардена, не увидел Бикен возле крыльца. Зато увидел ее Курышпай и толкнул Токаша в плечо.

— Добрый вечер. Бикеш!— Токаш натянул поводья.

— Сходите с коня, батыр. Будьте гостем! — пригла­сила Бикен.

Свет только что вышедшей из-за туч луны падал на печальное лино Бикен, белое, как лист бумаги.

— Я не один, нас много, — ответил Токаш. Чувство голода обострилось.

— В тесноте да не в обиде, было бы уважение, а место и угощения найдется для всех.

«Люди целый день не ели, измотались»,— подумал Токаш и распорядился:

— Слезай, остановимся.

Открылись ворота. Сарай, где некогда останавливал­ся караван, был пуст. Можно поставить коней, подкор­мить их.

Токаш бросил повод Курышпаю, вошел в дом. Карде­на не было — вероятно, спрятался у кого-нибудь из знакомых, опасаясь Токаша. В городе у Кардена скота нет, он в аулах. Токашу это известно. Иначе он начал бы с Кардена...

Лицо Бикен разрумянилось, печаль исчезла. Но на глазах были слезы, Токаш подошел к ней, взял в свои руки ее мягкие нежные пальцы—они дрожали.

— Бикен, почему у тебя слезы на глазах? Не по­нимаю...

Токаш удивлялся своему голосу — он был теплым и нежным.

— Сердце мое разрывает тоска, измучилась я... До моего слуха дошли разговоры, будто вы, перед которым я преклонялась, как перед святым, которого считала чище фарфора, белее снега, стали кровожадным. Вот что меня печалит...

— Что я могу сказать, Бикен? Между нами лежит пропасть, глубину которой невозможно разглядеть... В нашей жизни мы не сможем перейти эту пропасть. Что говорят обо мне — это сплетни. И все же я не могу ска­зать: «Не верь?»

Бикен снова побледнела, спросила холодно, с обидой: — Правда, что вы застрелили моего жезде Закира? — Нет.

— Почему вы так ненавидите нас?

— А за что ненавидели меня Закир и Ибраим?

Девушка отвернулась, пошла на кухню.

Солдаты внесли в комнату большой самовар, в ко­тором раньше кипятили чай для всех караванщиков. Бойцы плотно окружили стол, Бикен едва успевала раз­ливать чай. Проголодавшиеся люди с удовольствием, уплетали буханки хлеба, очистили большое блюдо жар­кого и несколько тарелок масла, насытившись, приня­лись шутить, вспоминали смешные случаи этого дня. Токаш сидел задумчивый.

Вдруг в комнату вошел Какенов. Борода и усы на­чисто сбриты, надушен, одет, как жених—не подумаешь, что недавно сидел в тюрьме. Токаш в недоумении: кто же его выпустил?

Токаш забеспокоился, он с нетерпением ожидал окончания чаепития. Затем, отпустив солдат в казарму, он вместе с Курышпаем поехал на квартиру Юрьева.

— Почаше заезжайте! — крикнула вслед Бикен.

Токаш молча взмахнул нагайкой.

Глава 13

Петр Алексеевич жил все в том же деревянном до­мике, что стоит в саду Рафикова. Живет