Наступило утро - Зеин Жунусбекович Шашкин

— Бесценная дочка! Свою седую голову я склоняю перед храбростью вашего отца, любимого нашего героя. Мы его не забыли и никогда не забудем. И сегодня, возвратившись на родину, мы чтим его память.

Старик умолк. Окружающие скорбно молчали. Вера Павловна поднесла руку к повлажневшим глазам...

Тишину прервал крик:

— Жолдастар! На митинг... Сейчас будет приветствовать прибывших председатель ТуркЦИҚа товарищ Сугурбаев!

Землемер Фальковский указывал, где нужно собраться. Люди столпились возле невысокой скалы. На нее поднялся Сугурбаев и снял шапку:

— Дорогие мои братья!

Шум стал стихать. Сугурбаев поклонился.

— Приветствую вас с возвращением на родную землю!

На дороге показалась пара вороных, запряженных в коляску. Иноходцы бежали рысью, окутанные клубами пыли. Взоры участников митинга обратились к остановившейся коляске. В толпе прошел шепот: «Саха приехал! Наш Сахажан!» .

Сагатов, в летнем костюме, как всегда, без фуражки, выпрыгнул из коляски.

До ушей его донесся голос Сугурбаева:

— Пока вы страдали па чужбине, ваши враги отобрали вашу землю, обрекли вас на голод, на холод. Но... Счастье ваше, что в Джетысу сейчас не власть царя, против которого вы сражались, а наша власть, власть Советов... Джетысу, казахская земля, принадлежит казахам... Вы, .наши герои, хозяева этой земли... Вот она, берите ее... Она теперь лежит на вашей ладони. К старому нет возврата. Прошли времена Куропаткиных и Черняевых, и никогда не вернутся. Только мы, казахи, сейчас полновластные хозяева в Джетысу. Земля наших предков принадлежит только нам... Ее вернула .наша защитница — советская власть!.. Эй, враги, берегитесь!..

Сагатов слушал и хмурился. Речь Сугурбаева, полная скрытого умысла, ему не нравилась. Он угрожает. Кому? Русским!..

Когда Сугурбаев кончил, Саха занял его место на скале.

— Салем вам, мои братья! — Он увидел измученные, загорелые лица беженцев. Эти люди вернулись на родину, чтобы найти счастье на земле своих предков. Они его найдут, в этом Саха не сомневался. Но не на том пути, о котором намекал Сугурбаев...

И он заговорил, обращаясь к беженцам:

— Я знаю вас: вы не захотели стоять на коленях перед царем и баями. За это погибли смертью храбрых

такие люди, как Тасбулат Ашикеев, Семен Ногаев и наш русский друг, тамыр Павел Кащеев. Вечная им память!

В толпе кто-то всхлипнул. Саха выдержал паузу.

— Вы вышли с голыми руками против пушек и пулеметов, не боясь их. Наш народ считает вас своими богатырями. Передо мною выступил Сугурбаев. Мне кажется, он допустил ошибку, забыв сказать главное. Мы воевали в шестнадцатом году с царем, с Куропаткиными, Фольбаумами, Гейцигами... Но мы никогда не воевали с русским народом!.. Жить с русскими людьми, как с родными братьями, это значит укреплять советскую власть. У нас сейчас нет и не может быть другой цели, кроме одной —построить счастливую жизнь на казахской земле, где казахи, русские, уйгуры, украинцы смогут свободно трудиться. Вы вернулись на свою родину, и родина обеспечит вас землей, кровом, пищей. Вам помогут все, в том числе и русские товарищи, которые знают, как вы страдали на чужбине.

Одобрительный гул пронесся над озером Айна-Куль. Встревоженные утки поднялись над зеркальной гладью воды и, описав круг, скрылись в кустах.

Саха еще долго говорил, Сугурбаев стоял рядом с Фальковским и не сводил с Сагатова глаз.

Но вот Саха закончил свою речь. К нему подошел аксакал и сказал:

— Золотые слова! Пусть аллах поможет в твоих делах!

Но беженцы молчали. Чувствовалось, что речь Сугурбаева понравилась им больше,

— Кто он такой? — спросил один из беженцев, обращаясь к Токею.

— Саха! Сын Жунуса.

— Саха?! Қак он вырос! Не узнать,

— А где сам Жунус? Почему его нет?

— Жунус поссорился с сыном и ушел из аула,

— Поссорился?

Кто-то из беженцев громко крикнул;

— Пусть говорит Жунус!

Толпа подхватила:

— Жунус!

— Жунус!

Взоры беженцев обожгли Сагатова. Лицо его побледнело, потом покраснело. Тот же проклятый вопрос! Что он ответит им, соратникам Жунуса? Поверят ли они ему, если он скажет, что их боевой командир на чужой стороне, что он пошел против своего народа? Настал решительный момент: сказать правду народу, открыть ему глаза. Пусть осуждают...

Наступила мертвая тишина. Все затаили дыхание.

— Жунус, ваш предводитель сбился с пути!..—.сказал Саха.— Он ушел из аула, и даже говорят, находится в стане наших врагов. Он был моим отцом. Но с того дня, когда он покинул аул Айна-Куль, я не имею отца...

Голос Сахи прозвучал глухо. Фатима в ужасе закрыла ладонями лицо. У Гульжан подкосились ноги. «Как у Сахи повернулся язык, чтобы сказать такие страшные слова!» Толпа замерла. Сын отрекся от родного отца. Аксакалы сурово сдвинули седые брови...

Саха молча сошел со скалы. Люди расступились перед ним...

Тягостную обстановку нарушил Нашен-акын. Его принесли на кошме. Бледный, с крупным носом, густыми нависшими бровями, он походил на старого беркута. Нашей приподнялся, оперся на палку, обвел всех зорким взглядом, затем гордо вскинул голову и запел:

Мне, акыну, девяносто лет,

Я свидетель всех народных бед.

Мои песни ветер степью носит,

Звезды в небе шепчут обо мне.

Снова песню сердце мое просит,

Я ее спою вам в тишине,

В дни, когда летал орел двуглавый,

Черной тенью омрачив простор.

Ринулись вы смело в бой кровавый,

Запалив восстания костер.

И дымилась даль степей багрово,

Вы дрались отважно и сурово.

Умирали стоя, но вперед

Звал других ваш соколиный взлет.

Подвиги я нынче ваши славлю,

В песенном огне я сердце плавлю.

Ждал я долго встречи этой час,

И дождался. Я пою для вас.

Свое приветствие Нашей готовил в мучительные бессонные ночи. Четыре года он жил этим днем. Ждал его и дождался...

Люди оживились, слушая акына, и вот уже радость охватила всех. Твердою походкой беженцы подходили к акыну, подносили руку к груди в знак сердечной благодарности и жали его сухую сморщенную ладонь. Нашей всматривался каждому в лицо и называл имя. Старик никого не забыл:

— Ташен... Бакен... Муса...

Наступили сумерки. Беженцы разбивали лагерь, воздвигали юрты, мастерили шалаши. Многие ушли к родственникам. Над озером Айна-Куль раздавались веселые голоса, смех девушек, плач детей и лай собак. Аул, окутанный вечерним дымом, ликовал...

Целую неделю жители его готовились достойно встретить беженцев, вернувшихся с чужбины. Женщины накапливали кумыс, пекли баурсаки, кололи упитанных баранов. Из подземных печей шел дым, пахло гарью. Во всех юртах началось угощение... .

Сагатов в юрте у матери, сидя за кумысом, обсуждал с членами комиссии, как лучше устроить беженцев. Левобережные,