Впечатления и встречи - Людмила Львовна Горелик
Часть третья: Наша комната в центре.
1. В одну реку…
В течение жизни мне пришлось девять раз менять место жительства. Наибольшее количество сентиментальных переживаний связано с комнатой в коммунальной квартире на улице Ленина, где я жила с 1951 по 1962 год.
Время в детстве тянется медленно. Странно, что все это вместилось всего в одиннадцать лет. Мне кажется, я помню свой самый первый приход в эту комнату: мне было около двух лет, меня привели туда, когда переезд был уже совершен, от бабушки, где мы жили ранее. Должно быть, я не хотела уезжать от бабушки, потому что все мне ласково объясняли, что это и есть теперь наш дом, что мы очень хорошо будем в этой комнате жить… В углу стоял огромный резной буфет, и, кажется, что я помню, как предыдущая хозяйка комнаты говорила маме, что возьмет за него сущие копейки — почти даром отдает, так как вывезти его вряд ли удастся: он ни в какую дверь, кроме нашей, не пролезет. Потолки в той комнате были громадные — четыре двадцать, проем двери соответственно высокий. А буфет был резной, деревянный, тоже высокий и крупный, сделанный на заказ…
Этот буфет всегда стоял в нашей комнате, до самого отъезда в «хрущевку» в 1962-ом году. Его дальнейшая судьба мне неизвестна, так как взять его с собой не было возможности, он в «хрущевке» бы и не поместился. Это был настоящий «буфет Собакевича»: мощный, дубовый, с грубыми резными украшениями. В противоположном углу, возле двери, в качестве антагониста буфету, стояла маленькая хлипкая этажерка — чуть ли не из фанеры. «Своих» книг у нас было мало. Помню томики «избранного» Пушкина и Чехова (в детстве я читала на корешках: Аспушкин, Апчехов, пока мне не объяснили взрослые), четырехтомник Лермонтова и моего, собственного Маршака — толстую серую книжку в твердой дерматиновой обложке, подаренную мне на первый юбилей (пять лет). Позже, на десять лет, подарили «Романы» Тургенева. Были всегда и другие книги, но библиотечные, они постоянно менялись: родители приносили и уносили книжки часто. Журналы и газеты вечно валялись на диване. В годы моего раннего детства родители читали много, потом стали меньше.
Жизнь в этой комнате менялась и на протяжении нашего пребывания в ней. Самыми счастливыми (думаю, не только для меня, но для всех в ней проживающих) были первые годы: когда родители были еще молоды и полны надежд, когда к ним часто приходили друзья… Мы жили в центре, и к нам любили заходить по вечерам мамины подруги, папины друзья — пили чай. Да, именно чай. Было шумно, весело. Мужчины, папины друзья, много шутили. Девушки, мамины подруги, смеялись, кокетничали. Иногда начинали танцевать под громоздкую «радиолу». Нас с сестрой тоже подхватывали, меня брали на руки… Еще была жива тетя Маня — она действительно была маминой тетей — скромная деревенская женщина с трудной судьбой, с искривленными от тяжелой работы пальцами, всегда казавшаяся мне, ребенку, старой. А ей ведь так и не исполнилось шестидесяти.
В середине пятидесятых в нашей семье произошли большие перемены: жизнь надломилась, треснула. Тетя Маня умерла, а папу отправили работать в сельскую местность, как «тридцатитысячника». Эти два события произошли с разрывом в три года, быстро: вначале уехал папа, а потом, через три года, не стало тети Мани
Наша жизнь не рухнула, но сильно переменилась. Возросли материальные и прочие трудности. Мама держалась мужественно, старались сохранять прежний порядок жизни, но, как я теперь понимаю, силы убывали, нервы тоже утрачивали былую «железность»…
Комната дождалась возвращения папы, а еще через два года мама получила ордер на окраинную двухкомнатную «хрущевку», и мы переехали.
Позже мне пришлось неоднократно менять место жительства, в большинство из этих мест мне уже не вернуться никогда. Однако «коммуналку на Ленинской» мне довелось посетить еще раз.
В 1991-ом году, вернувшись в Смоленск после пятнадцатилетнего отсутствия, я как-то особенно остро стала вспоминать ту комнату в коммунальной квартире, где прошло мое детство. Теперь это дом №6 (угол улиц Ленина и Маяковского). Когда шла по Ленинской, всегда смотрела на наше окно в третьем этаже. В начале двухтысячных комната подверглась ремонту: окно заменили на пластик, потом повесили новые шторы… Мне очень хотелось на эту комнату посмотреть.
В наш подъезд раньше было два входа: со двора и с улицы. Этот подъезд, единственный в доме, имел в пятидесятые-шестидесятые годы так называемое «парадное», в него можно было зайти прямо с улицы Ленина. На зиму этот вход и в те годы, впрочем, заколачивали — во избежание сквозняков. Сейчас там и вовсе ничего не напоминает о «парадном»: из этой части подъезда сделали маленький магазин «Сувениры», оставив вход только со двора. А двор, его длинную, с низкими сводами угрюмую арку, куда я, бывало, не без страха проскальзывала, если приходилось зимой возвращаться домой затемно — часов в 7-8 вечера, например, — перегородили большими железными воротами, закрытыми на замок. Наверно, жильцам раздали ключи… Иногда ворота бывают открыты, я не раз заглядывала во двор, но войти не решалась.
Лет пять назад, перед ковидом, мне все же довелось побывать в той нашей коммуналке. Это произошло случайно. Я шла мимо, по улице Маяковского. Ворота были открыты. Я зашла. Двор изменился мало: по-прежнему голый, без деревьев, только кучи шлака в центре уже нет, да на месте котельной двухэтажные деревянные сараи, тоже уже старые. И надо же такому случиться, что дверь в «наш»
