Впечатления и встречи - Людмила Львовна Горелик
Отапливалась квартира централизованно — все же дом располагался в самом центре, рядом с Блоньем. Во дворе была котельная с большими кучами угля и шлака. Туалет, или уборная (чаще мы эту полуразваленную деревянную будку с отделениями М и Ж называли так), также находился во дворе, и нормальным считалось, накинув пальто и сунув ноги в галоши, бегать туда с третьего этажа. Позже мне приходилось слышать, что, когда в середине 1960-х делали капитальный ремонт и благоустраивали двор, под туалетом нашли клад — много старинных золотых и серебряных монет. Если этот случай не досужий вымысел, смоленским историкам он должен быть известен.
Двор был небольшим, с узкой и низкой страшноватой аркой — проходить под ней вечером казалось опасным. Сейчас арку закрывают железные ворота, посторонний туда уже не пройдет. В годы моего детства под аркой частенько собирались хмурые подростки или неизвестные мужчины «соображали на троих». С противоположной арке стороны двор огораживали сараи, сразу за которыми возвышалась стена соседнего дома. Котельная также служила границей нашего двора, она располагалась напротив наших подъездов. Из-за угольных куч перед входом она делала наш маленький двор отчасти похожим на вход в шахту. Двери котельной были двустворчатыми, за большим дверным проемом виднелось черное пространство, подпитываемое углем: рабочий с помощью совковой лопаты нагружал уголь из кучи на тачку и вез тачку в черное нутро котельной. Назад привозил шлак. Только одно дерево росло в нашем дворе.
Со временем я обнаружила, что квартиры в доме различаются, что подъезды имеют свое лицо. Побывав в гостях у девочек из других подъездов, я увидела там отдельные квартиры с цивилизованным туалетом. По-видимому, более благоустроенной была та часть дома, что выходила на ул. Маяковского — ее восстанавливали позже. Нашу часть дома, выходившую на ул. Ленина, отстраивали сразу же после освобождения, спешили заселить, ведь в годы оккупации и боев город был разрушен полностью. Поэтому она получилась менее благоустроенной.
Раз в две недели мама водила нас с сестрой в баню. Чаще не получалось, потому что баня требовала много времени, порой практически весь выходной уходил. Выходной тогда был один при восьмичасовом рабочем дне. Бывало, что отправлялись и вечером, если мама работала в первую смену, но тогда очень спешили, мама не успевала поесть, а возвращались уже к ночи, часов в десять. В баню ездили на Базарную площадь (ныне Колхозная). Ждали трамвая на углу улицы Декабристов (теперь Тухачевского) и Советской. В бане, купив билеты, долго томились в очереди, ожидая когда освободятся места и тазики. Всегда были очень большие, часа на два-три, очереди: бань в городе не хватало, а домов, оборудованных ваннами, видимо, совсем мало было. В просторном вестибюле, где толпилась очередь, имелся буфет и отдельно стойка для газированной воды и сока, стояли два довольно больших столика, за которыми люди сидели и пили пиво, закусывая пончиками. Предполагалось, что этот зал служит местом отдыха после бани. Некоторые действительно и после бани засиживались в этой «комнате отдыха» — бабушка и ее сестра, например, после бани сидели там, отдыхая после бани, с кружечкой пива. Кружки были большие, толстого стекла. Иногда мама покупала мне пончик или жареный пирожок с повидлом. Это было лакомство, весьма популярное в те годы. Соки продавали «в розлив», из специальных емкостей с краником: яблочный, томатный, виноградный. Сок мама брала очень неохотно, и не только из-за цены, но потому что боялась туберкулеза: ее отчим сгорел за пару месяцев от туберкулеза перед войной. Если все же она покупала мне сок, то робко просила буфетчицу помыть стакан получше, поскольку «это для ребенка». Почему-то мама считала, что отчим ее заразился вот так, в буфете.
В раздевалке были индивидуальные фанерные шкафчики для одежды, банщица запирала их на ключ. Ключ был один для всех шкафчиков, он имелся только у банщицы; то и дело слышалось: «Закройте, пожалуйста!», «Откройте скорее!». Номерок от ящика брали с собой. Этот жестяной номерок на веревочке на время мытья привязывали к тазику, чтобы не потерять. Тазик искали в помывочном зале — обычно он быстро находился, но, случалось, свободных тазиков не было, тогда приходилось занимать очередь за тазиком у какой-нибудь женщины, которая уже заканчивала мытье. Некоторые захватывали по два тазика; наблюдались даже попытки постирать что-нибудь в бане (какую-нибудь мелкую вещь), однако они жестко пресекались банщицей. Про тапочки для бани тогда никто не слышал, ходили босиком. Шампуни тоже появились позже, в моем детстве голову мыли мылом, оно попадало в глаза, и по залу раздавались громкие детские крики. Маленьких детей сажали в тазики, те, что побольше, бегали по бане. Я тоже нередко плакала, когда мне мыли голову.
В бане имелась парная с веником, но мы туда, как правило, не ходили; старались побыстрее помыться и уйти: воздух в бане был слишком влажный, было шумно, жарко и тесно; а чтобы набрать в тазик воду, приходилось каждый раз стоять в небольшой очереди. Веник березовый иногда покупали, чтобы помыть им голову: веник замачивали в горячей воде (вот для чего запрещенный второй тазик), вода получалась мягкая, волосы в ней хорошо промывались, становились мягкими и пушистыми.
Удивительно, но жили мы
