Несбывшаяся жизнь. Книга первая - Мария Метлицкая
Мария молчала.
– Я не помню тебя, – хрипло сказала Лиза, – совсем не помню, маленькая была. Только платья помню в шкафу – твои, наверное, чьи еще, мам-Нина таких не носила. Легкое такое, наверное, крепдешин, в мелкий сиреневый цветочек. И синее с белым воротничком. И туфли помню – кремовые, на каблуках. Помаду однажды нашла и потихоньку намазалась… Знаешь, что я делала? Да нет, откуда! Откуда тебе это знать! Я, – Лиза всхлипнула, – платья твои нюхала, долго запах духов не выветривался… А потом меня застукала мам-Нина. Разоралась и все убрала. Продала, отдала, выкинула, не знаю. Только все платья исчезли. Вместе с туфлями. А помаду твою я успела спрятать, чтоб тетка не нашла. И она не нашла. И еще пустой флакончик от духов «Сирень». Флакончик еще долго пах, а потом выветрился. Ты выветрилась, и он… Но если мимо шла женщина, пахнувшая твоими духами… Я шла за ней, как за дудочкой крысолова. Ты представь: идет маленькая дурочка как завороженная… Как тебе картинка, нравится?
Лиза замолчала.
– Кое-что я потом все же вспомнила. Не четко так, смазанно… обрывки, отрывки, клочки… Лицо твое так и не вспомнила, только облик, и то как в тумане… И еще запах. А лицо нет. Тетка все твои фотографии выкинула, чтоб я не дай бог… Оберегала меня. Как могла и как считала нужным. У нее своя правда была.
– У всех своя правда, – сказала Мария.
– Лица не помнила, – повторила Лиза, – но откуда-то знала, что у меня очень красивая мама…
На слове «мама» Лиза осеклась…
А Мария молчала. Ни на один вопрос, ни на одну Лизину реплику она не ответила. Да и что тут ответишь?
– Почему ты за мной не приехала? Почему не забрала? – крикнула Лиза.
– Сюда? – удивилась Мария. – Тебе было бы тут хорошо?
– Мне с тобой было бы хорошо, – ответила Лиза.
И с усмешкой добавила:
– А тебе – без меня.
Лиза горько улыбнулась.
– Как я Ритке завидовала… Тетя Полечка красивая, веселая, добрая. Не то что моя мам-Нина. Хотя зря я так… Все, что могла, тетка делала. Ухаживала как могла. Воспитывала. Любила как умела. А умела плохо. Она все делала плохо. Только полы мыла на «пять». Зря я злилась на нее – она же несчастная баба. Некрасивая, неумелая, одинокая… Старая дева, синий чулок. Никто ее не любил, и даже я не любила. Она мне рассказывала, что родители любили тебя, младшенькую, хорошенькую, умненькую, улыбчивую. Ты ж еще певуньей была? И с легким характером. Чудо, а не ребенок, да? А старшая вечно куксится и всем недовольна, и нехороша. В кого так нехороша – непонятно. Вот Манечка – прелесть, а не ребенок! Куколка наша, Марусенька! Так и было или Нинка опять соврала? Бедная Нинка! И я ее не любила, а иногда так просто ненавидела. Стеснялась ее, грубила ей. А надо было пожалеть. Обнять, сказать нежное слово. Но что я тогда понимала? Меня тоже любить не научили, некому было. Тебя, любвеобильной, рядом не было. А теперь ты даешь мне советы? Не мой человек? Смешно.
И Лиза рассмеялась сухим, злым смехом.
– Ты приехала, чтобы вылить все, что накопилось? – спросила Мария. – Высказаться? Спи, Лиза. Все устали. У тебя был нелегкий день. И у меня. И завтрашний будет не легче.
Другого Лиза ждала, совершенно другого.
Не спокойных и разумных слов «спи, ты устала», не дурацкого вопроса – «зачем приехала». Она ждала, что мать встанет с кровати, обнимет ее – просто обнимет, – прижмет к себе крепко и попросит прощения.
И зачем Лизе ее советы? Как будто этим можно заставить разлюбить. Все она про Дымчика знает, и что толку?
– Не о Диме речь, – вздохнула Лиза. – С этим я сама разберусь. Ты про себя говори. Почему оставила меня сестре? Растолкуй мне, дуре, чтобы я поняла. Потому что понять и принять все это нельзя, невозможно!
– У нас была договоренность, – сухо ответила мать. – Я устраиваюсь и забираю тебя. Конечно, бумагу мы не подписывали. Какие гарантии – родные ведь сестры… А надо было бы. Мне и в голову не приходило, что Нинка способна на подобное. Все считали ее туповатой, ведь шесть классов образования. А здесь – сообразила, адвоката нашла. Говорила, что начальник помог… Какой начальник? Всю жизнь всем врала, с детства, всегда.
Мария вздохнула.
– Справки из больницы взяла о твоем слабом здоровье. Письмо для суда составили, дескать, мать – уголовница, куда ей ребенка? Все грамотно расписали: про климат, про продукты, про здешнюю публику. По всему выходило, что такой матери да в такие условия отдавать ребенка нельзя. Да еще и с проблемами по здоровью…
Я тут же приехала, – продолжала Мария. – Но она меня не пустила. Сказала, что вызовет милицию. Оказывается, меня уже выписали! А тут милиция! Кто я, откуда? Что требую? А для меня милиция – сама понимаешь… Нет, я не боялась – чего мне бояться? Я не сбежала, статьи на мне нет, но и лишний шум был ни к чему.
Лиза молчала.
– А деньги, Лиза, я высылала. Она их принимала – уже хорошо, я была счастлива. Сначала выкобенивалась, отсылала мне обратно, а потом перестала, приняла. Фотографии твои присылала, даже сочинения переписывала и присылала! Ты права, не сволочь она была, а просто несчастная и одинокая. Замуж хотела, а мужики от нее шарахались. О ребенке мечтала – не получилось. А тут ты, родная племянница! Сама в руки упала, она о таком и мечтать не смела. Думала, матерью тебе станет. Писала мне – «не приезжай, Лиза называет меня мамой, у нас все хорошо, ты все только испортишь». Ну, и как ты думаешь? Я не хотела сделать тебе больно, расстроить тебя, огорчить. Живет ребенок спокойно – и слава богу, что мне еще надо? А уж с собой, со своими чувствами, я справлюсь, жизнь научила.
Мария опустила глаза. Голос стал тише, прерывистей.
– Но я приезжала и видела тебя. Раз в год, чаще не получалось, и караулила тебя у школы. Стояла за углом и поедала тебя глазами. «Наемся», насмотрюсь – и успокоюсь, уеду. Как же мне хотелось к тебе подойти! Обнять, прижать, зацеловать! Но я боялась тебя напугать.
Лиза сглотнула и посмотрела на Марию. Та продолжала:
