Несбывшаяся жизнь. Книга первая - Мария Метлицкая
Поверилось в поезде, когда они, держась за руки, улеглись на верхних полках напротив друг друга.
Снизу на них неодобрительно смотрели попутчики – по виду семейная пара.
– Чудики, – шепнула тетка мужу. – Странные какие-то.
Муж повел плечом.
– А чего странного? Просто молодые…
Попутчики почти без передышки жевали. Аппетитно ломали пресловутую жареную курочку, лущили отварные яйца, крупно резали пахнувшую чесноком колбасу. Дымчик глотал слюну и бросал жалобные взгляды на Лизу. Ей тоже хотелось есть, но с собой была только захваченная из Москвы пачка печенья и шоколадка «Аленка» – купить в буфете что-нибудь с собой, тех же бутербродов, не сообразили.
От печенья с шоколадкой есть захотелось еще сильнее.
Лиза, свесившись с полки, поинтересовалась, есть ли в поезде ресторан или хотя бы буфет.
– Мы не знаем, – недобро фыркнула тетка и с вызовом добавила: – Лично у нас все с собой! Свое, домашнее! Мы по общепитам не ходим!
Муж осуждающе посмотрел на нее, помотал головой и задрал кверху голову.
– Проголодались, ребята?
– Угу! – бросил грустный Дымчик. – Да и вы способствуете! То котлетами воняете, то колбасой!
Лиза занервничала, что назревает скандал.
Но нет, скандала не случилось. Муж захохотал, а после его воспоминаний («Тонь! А как мы, молодыми? Помнишь, из Севастополя ехали и жрать хотелось… А денег не было – все прогуляли!») – разжалобилась и недобрая тетка.
Вспомнила былое счастье, даже глаза увлажнились, – и принялась угощать молодежь. Положила на газету два яйца, два здоровенных, с ладонь, пирожка, оставшуюся котлету и куриную лапу. Представилась Тоней. Муж оказался Петровичем.
– Слезайте, – кивнула Тоня, – поешьте, а то и вправду, не ровен час, сознание потеряете!
Добрый Петрович сходил к проводнице и принес четыре стакана чая.
– И уж нас извините, – вздохнула Тоня, глянув на мужа, – любим мы поесть, да, Петрович? Прям любимое дело!
Дымчик не ждал повторного приглашения: моментально соскочил со своей полки, потер руки и жадно схватил котлету.
Смущенная Лиза взяла пирожок. Он оказался с капустой, ее любимый.
За чаем разговорились.
Оказалось, что едут они в Подмосковье, в Троицк – к родне, на свадьбу к племяннице.
– Ну и Москву посмотреть, ни разу не были! Жизнь прожили, а ни в Москве, ни в Питере не были, стыдоба, – смутился Петрович. – Да и вообще нигде не были, только рядом со своим городком да два раза в санатории, от завода. Один раз на Урале, второй в Белоруссии. Вот и все путешествия.
Тоня рассказала, что на Севере они почти всю жизнь.
– Смолоду, так что привыкли. Хотя родом с Рязанщины. Тут, на Севере, всю жизнь, родили двоих детей, дочку, – тут она вздохнула и коротко глянула на мужа, – и сына.
Петрович опустил глаза.
– Сын удачный, непьющий, недавно женился, – с нотками гордости рассказывала Тоня. – Девочку взял неместную: привез после армии из Краснодарского края. Снохе, конечно, тяжело – суровый климат. Рвется домой, к родне, теплу… Говорит, что море было близко, два часа езды, – и принимается плакать. Наверное, уедут, и мы их понимаем, – снова вздохнула она. – Не всем у нас нравится, не все приживаются. А там дом, сад, родня… Ну, пусть едут, а мы будем доживать, где привыкли.
И тут Тоня заплакала.
– А как мы без них? Не представляем… Сын – помощник, чуть что – рядом. А тут останемся на старости лет, да и внуки…
Петрович скорбно молчал.
– А дочка? – спросил Дымчик. – У вас же еще дочка? Или тоже уехала?
– Считай, что ее нет, – резко отрезал Петрович и, взяв газету, улегся на полку.
Лиза с Дымчиком переглянулись. Видимо, с дочкой было что-то не так, но больше вопросов не задавали.
«Скорее отсюда», – думала Лиза, глядя в окно.
От этого стылого холода, от злющих ветров, от необъятных сугробов.
От матери, которая так и не обняла ее, не прижала к себе, не покаялась.
К ночи стали укладываться. И опять мимо сновали нетрезвые мужчины, плакали младенцы, капризничали дети постарше. Бесконечно хлопала дверь вагона. Из тамбура несло табачным дымом и перегаром.
Пахло мочой, хлоркой, чужим потом и едой.
Уткнувшись лицом в подушку, Лиза думала: и что эта поездка была дурацкой ошибкой, и что ответы Марии ее совсем не успокоили – наоборот, и на сердце не полегчало, не потеплело, еще тяжелее стало… Она не хотела упрекать Марию, не хотела уличать, хотела лишь услышать ее правду и постараться понять. А поняв – простить, отпустить свою боль. Но не поняла и не простила.
Как она сказала? «Ты еще молодая, чтобы простить»?
И – «Слишком молодая, чтобы понять»?
Вряд ли они еще встретятся. Ни одной, ни второй это не нужно. Как говорится – дело закрыто, и точка.
А довольный и сытый Дымчик снова безмятежно спал, и Лиза с нежностью смотрела на любимое лицо, тонкие руки и пепельные, разметавшиеся по подушке кудри.
Что будет дома, в Москве, что будет между ними? Будет ли продолжение, или все было случайно – потому что для мужчин это мелочи и ерунда?.. Мужчины не придают большого значения случайным связям, так говорили институтские девицы.
А если у них не любовь, а случайная связь? От этих мыслей Лизу затошнило.
«Были друзьями, – думала она. – А сейчас?»
Кто они друг другу сейчас? После того, что было, они уже не друзья. А кто? Влюбленные? А если он думает по-другому? Если вообще об этом думает… И что думать ей?
«Неправильно все как-то… Слишком прозаично и слишком наспех. Слишком… буднично».
Не так Лиза себе представляла свой первый раз…
Скорее бы оказаться дома, принять душ, надеть любимый халат, выпить кофе из своей кружки, лечь на диван. А потом съездить к мам-Нине на кладбище, попросить у нее прощения. В общем, пора возвращаться к реальной жизни. Сходить в театр на лишний билетик, в кино. Пройтись по магазинам, хотя денег нет совершенно… Убраться в местах общего пользования – после отъезда Полечки квартиру совсем запустили… В книжный сходить, вдруг попадется что-нибудь интересное.
Хватит с нее приключений и авантюр. Радости от них никакой, только сплошные расходы.
«Лучше бы в Питер поехали… Да что уж теперь…»
Распрощались в метро, Дымчик поехал к себе, Лиза к себе.
«Вот и все: финита ля комедия… Угораздило же в такого влюбиться», – подумала Лиза.
Какой-то он… жидкий, текучий. То нежный и ласковый, свой, родной, то холодный и
