Береги косу, Варварушка - Варвара Ильинична Заборцева

А точнее, остановили. Еще можно поправить.

Старожил

Надо разузнать, как старые дома строили.

Выходило же на века, значит, по уму. Должен остаться опыт.

Бабушка отправила меня к деду Лариону, старожилу Кулойских, еще и плотнику. Много домов кулогорцам поставил. Может, и за мой возьмется. Или посоветует кого…

– В худое время ты пришла ко мне, в худое. Лес редеет, река меняет русло, поля не пашутся, оглянуться не успеем, березами порастут, а они только на туески гожи.

Бабушка говорила, что дед Ларион стал забываться… Видимо, память его остановилась еще до последнего ледостава. Может, и хорошо это. Думала, говорить деду Лариону или нет, а он сам продолжил:

– Нет, не всегда так будет. Жизнь тут большая будет. Только мне до нее не дожить. Все вернется. Нам не дожить, а ты, может, и доживешь. Сколько тебе? Я говорю-то по-старому, ты надо мной не смейся. Полжизни в лесу пробродил, может, и одичать успел. Не знаю, как сейчас говорят. Я про лес хотел сказать. Лес – и стол, и дом. Человек в нем хозяин, а не временщик.

Я не успевала за словом деда Лариона. Многое хотелось остановить, но речь текла своим ходом. Порой будто без ведома самого деда Лариона. А главное, слово-то чистое. Мне казалось, лесное слово дремучее, путаное, тенистое. Нет, лес-то разный, почему вспоминаю одни буреломы. Говорю с дедом Ларионом – будто по кочкам беломошника хожу. Только бабушка торопит, чтобы от дедушки не отстали. Много брусники остается, не все успеваю собрать, что глазами хотелось бы. След за собой вижу – белые крапинки, а приглядеться – красные спелые ягоды на них, да только теперь пропадут они. Разве будет кто побираться, когда в Беловодье столько брусничных мест?

Слушала деда Лариона и не торопила. Пускай говорит, а я побольше запомню.

– Как разбудить чувство хозяина на своей земле? Вот что не дает покоя, так бы давно в покойники можно меня списывать. Что-то хозяева из нас никудышные. Недальновидно пускай рассуждаю, но я по малинникам сужу. Они у меня на глазах, потому по ним и сужу. До леса пока шагаю, сплошь малинники. Побросали их, но кто-то все шастает. Сорвали и дальше побежали. А рядом с домом чего бы кустика три не посадить? Руки надо приложить, за землю ответственность взять, а кому она нужна-то, ответственность? А если брать, так за хорошие земли, надежные. Не ради малины же, а за многим другим догляд нужен серьезный.

За окном залаяла собака. Я и не заметила, как вздрогнула, но, видимо, вздрогнула.

– Ты собак-то чего боишься? Каждый по-своему охраняет, что ему дорого. Собака-то, выходит, с хозяйским подходом живет, я собак уважаю. А себя нет. Не подумай, что я белый свет ругаю, а за собой ничего не вижу. Думаешь, чего в лес-то убегаю? Лесной ягоды, грибов, другого всякого разного, что лес вырастил за меня, набрать и в дом притащить. Тоже век отмерил, а даже пустёшным малинником не обзавелся. Даже малину привык собирать лесную. Вот до чего лентяй безответственный.

Тут я представила, сколько идти до дикой малины… Бабушка рассказывала. Пока свою не развели, тоже бродили. Я не застала этого, повезло на садовой вырасти.

Зарекалась не отвлекаться, а глаза все равно бегают. Вижу, календарь висит. Месяц теплый, да ладно бы прошлого года… Вот оно как, жить и дни не считать.

– Соврал я тебе, соврал. Еще река меня беспокоит, чего-то она вертится много последнее время. Я родом-то, кстати, нездешний, с холма на границе Черноземья и Беловодья. Помню, там была река. Позарастала, вышло озеро. Закисло, стало болото. При деде моем река, при отце озеро, мне болото досталось. А вода-то одна. Три поколения об одной и той же воде рассказали бы по-своему. Вот оно как бывает.

– А что вы помните?

– Ловили рыбу, но на меня не хватило.

Вот и вся память о той воде.

Дед Ларион вдруг подскочил как ошпаренный. Думаю, может, зря с вопросом влезла. Сколько молчала, а тут… И он сразу:

– Чего молчишь-то, у меня же цветы не политы! Ты-то глазастая, могла подсказать старику.

Дед Ларион стал поливать цветы. Я и правда почувствовала себя слепой – рядом со мной был целый сад, который уместился на подоконнике.

– Цветы, ягоды – радостно, хорошо это, но ненадежно. Самое-то ценное – опыт. Задумками, пройденными дорогами обменяться, по-человечески поговорить – вот и все. А ты сегодня пожадничала. Опыт свой при себе оставила. Беги давай домой и не жадничай больше. И… это… преображай опыт, а не вещи. Успеешь дом сколотить. Срубить лес – нехитрое дело. В душе дом поставить бы, он не горит и не тонет.

Я ни слова не сказала деду Лариону о доме, задумках своих, а он будто сам разгадал. А если бы рассказала, правда, если бы не пожадничала… Я столько могла рассказать, за этим и шла! Порой дни напролет не замолкаю, а тут… Что-то неловко мне стало, пошла. И когда пошла, стало еще более неловко.

Шла мимо полей, о которых дед Ларион говорил.

И правда, мелкие березки поросли.

Ковш с кипятком

Не понимала, почему мама уехала с Кулойских угоров.

Мы редко с ней говорим, еще реже о Кулойских. Наверное, уехала, как и многие. Многие уезжают на Широкие. Даже мы с Никанором пока привязаны к ним.

Мама говорит, что мечтает уехать из Беловодья. Говорит, Файка вырастет, сразу уедет. Наша Файка до того снег любит, что страшно их разлучать. Пускай подрастет, сама выберет, со снегом жить или без. Где еще найдешь столько снега, сколько лежит по всему Беловодью. Особенно теперь. Для многих нынешняя зима невыносима, а Файка, глупая, нарадоваться не может. Даже не знаю, понимает ли она, что так не должно быть. И нужно ли ей понимать.

Никанор меня замуж позвал. Конечно, пойду, но пока хочется побыть на Кулойских. Наверное, приданое по-своему собираю, вот и живу с бабушкой. А нет, еще с дядей. Никанор обещался приехать, мама с Файкой тоже ладятся.

Ждем.

Кажется, в эти дни бабушка вдоль и поперек рассказала мне свою жизнь.

– Вспоминаешь старые времена, так и живешь.

– Надо новыми жить, бабушка.

– Новыми… да как-то неинтересно.

Это все потому, что бабушка свой дом построила. А я в последнее время только и вижу дом, который задумала строить. Так и вижу его в последнее время и