Системные требования, или Песня невинности, она же – опыта - Катерина Гашева
Влад хотел ответить. Но провалился дальше, глубже, туда, где не было ни боли, ни сумрачной дворницкой, ни Финна. Зато сквер Советской Армии заканчивался трамвайными путями и огромным, заросшим кленовой мелочью пустырем. Там было нельзя гулять, но все гуляли. А дальше за пустырем – выкрашенные желто-коричневой краской длинные, на целый квартал, сталинки, магазин «Природа» с двумя полукруглыми окнами и сбоку от него настоящий морской катер с закрытой надстройкой. Проникнуть в него было заветной мечтой не одного поколения пацанов, однако никому и в голову не приходило высадить кирпичом круглый плексигласовый иллюминатор или подковырнуть арматуриной верхний, закрытый на хлипкий замок люк.
Хотя вот он, десятилетний Владька, обсуждает с Лехой и Вовой Тихомировым из Дома чекистов эту идею. На улице жара, тополиный пух в воздухе мечется и противно пристает к липким после мороженого рукам. Леха прислоняет к крутому деревянному борту велик и старательно вытирает руки о шорты.
– Айда на колонку, – предлагает Влад.
– Не, там у больнички бабки сидят, вложат, – печально сообщает Тихомир, – на фонтан лучше, – и первым ныряет на неприметную тропинку среди кустов.
Влад ведет велосипед и думает, что катеру очень тяжело и грустно без воды и он похож на птицу с подрезанными крыльями.
– Давно стоит…
– Может, хозяин был, да умер.
– Может…
– А как вообще, до реки-то вон сколько.
– Ну как-то…
Потом Владу часто снился сон: ранним солнечным утром, пока все еще спят, сверху, по 25-го Октября, накатывает стремительный поток и катер вздрагивает, словно живой, поднимает нос и устремляется вместе с водой к реке мимо их третьего этажа и дальше, прямо до Каспийского моря.
Только ничего этого не было. Где-то за год до армии Влад проходил теми же тропинками и видел, что надстройку катера наглухо забили листовым железом. Нашлись уже и кирпич, и фомка. А там и вовсе катера не стало. То ли сожгли, то ли еще чего.
* * *
На следующий день он зашел к Сашке, чтобы позвонить, узнать, как там Григорий. Пока искал нужный телефон и дозванивался, Сашка, зевая, варганил яичницу, а снабженный очередной костью Финн убрался в прихожую и затих.
Григорий обнаружился в «двойке», был жив и даже в сознании, но на процедурах («Так что, если хотите, оставьте телефон»). Влад оставил, и через полчаса Григорий перезвонил сам. Говорил он тихо и не слишком разборчиво (инфаркт, бля!), но, оказывается, уже успел озаботиться Владовой судьбой.
– Слышь, парень, у тебя военник на руках. Ну так хватай его и дуй до военкомата. Не, не нашего, там на Кирова, за Центральным, областной, найдешь, короче. Горьева спроси, он в курсе. За меня посидишь день через два, а там посмотрим.
Влад повесил трубку и сказал, ни к кому персонально не обращаясь:
– Один старый еврей-портной говорил: «Если бы я был царем, то я жил бы, как царь… И даже лучше, чем царь». У него спрашивают: «А почему бы ты жил лучше, чем царь?» – «Я бы еще и подшивал».
Влад выдохнул и вдохнул. Оказывается, он долго не дышал. За стеной простучал трамвай, мазнув по окну бегучим светом. Финн вскинулся, зевнул, положил тяжелую голову на лапы, постучал на всякий случай хвостом по подстилке.
Ну нет уж. Двор выметен с вечера. В утро можно не выходить. Влад закрыл глаза и неожиданно придавил аж до часу дня. Спал бы и дальше, но возмущенный волкособ взгромоздился лапами на грудь. Пасть в широкой улыбке, пятнистый язык наружу, слюна капает. Классическое «пойдем гулять».
– Почему сам не умеешь? – зевнул Влад, – Идешь, открываешь дверь, там газон, все дела, и обратно – массу давить.
Волкособ с предложением не согласился, укоризненно посмотрел на хозяина и ускакал к двери. Пришлось вставать, одеваться, разыскивать спрятанный Финном поводок и собственноручно засунутые невесть куда табак и спички. Надо было заранее цигарку скрутить, но не успел. Сам, стало быть, виноват.
Во дворе Финн немедленно с хрустом забурился в лопухи. Поводок ослаб, и появилась возможность закурить. Немедленно закружилась голова, как всегда от первой утренней затяжки.
Позавчера Влад закончил оформляться в «бункер». Первая смена – завтра. Почему-то это вызывало волнение. Непонятное, кстати. Одиночества Влад не боялся, смерти, кажется, тоже. Он даже бесчинствовавшего в лопухах волкособа не боялся ни капельки.
– Финн!
Волкособ взвился из лопухов, рванул было за воробьями, но запутался в поводке, упал и смирился, что любая прогулка когда-нибудь кончается. Был последний день бабьего лета.
Следующее утро встретило дождем. Финн встряхивался, поводил ушами, хватал зубами поводок и всячески намекал, что погуляли уже, пора бы обратно в дворницкую.
– А вот фиг тебе! – злорадно сообщил Влад. – Идем родине служить.
На входе Влад предъявил уже знакомому солдату по имени Валера пропуск и спустился в недра. «Море» таинственно поблескивало в свете одетых в решетчатые кожухи ламп.
– А начнутся проблемы от тебя, запру в дворницкой на сутки. Будешь сидеть там и выть, людей пугая.
«Буду!» – радостно согласился Финн.
Они прошли в знакомый кабинет. Влад по инструкции проверил интерком, ухнул пневмопочтой, запер обед в шкаф, выложил на стол «Приглашение на казнь» Набокова и приготовился скучать. Смысла торчать в этом подземелье не было ни малейшего. Его Владу не смогли объяснить ни начальство, ни нынешний сменщик, с которым они поболтали на входе. В общем, обычное «пост сдал – пост принял».
Набоков кончился быстро. Влад подумал, что книги надо носить сюда не по одной.
Несколько раз он спускался к воде и читал эху стихи.
И каждый вечер, в час назначенный (Иль это только снится мне?), Девичий стан, шелками схваченный, В туманном движется окне.
Финн очень внимательно слушал, иногда подпевал. В общем, сутки пролетели. В конце зевающий Влад познакомился со вторым сменщиком, на скорую руку выгулял волкособа и завалился спать.
* * *
Второе заступление на пост было омрачено последствиями пьянки. Хотелось пить, пить и пить. Не хотелось стихов и читать прихваченную с собой чисто из-за обложки книжку «Последний дюйм»[19]. Тем более что книжка оказалась сборником, а сборники Влад не любил.
Пили вчера до трех ночи. Кроме Сашки, в дворницкую набился еще какой-то народ. Была даже девушка, но, сколько Влад ни пытался, никакого внятного образа ее в памяти не всплывало. Отдельно – круглая и великоватая, на его вкус, жопа, обтянутая модными джинсами, невнятные под мохеровой кофтой сиськи, руки там, ноги… И совершеннейший провал на месте лица. Смешно.
Влад сидел у стола и тяжело пялился в угол, загроможденный пыльным электромотором.
