Мальчик с чёрным петухом - Штефани фор Шульте
Петуха теперь постоянно приходилось прятать. У каждого, кто попадался им навстречу, были впалые щёки, а в глазах мерцал лихорадочный блеск. Все готовы были убить, чтобы съесть петуха. Удивительно, как они ещё не начали поедать друг друга. А может, уже давно делали это.
Эти страшные дни износили дотла всю любовь, всё терпение и чувство защищённости, какие были между художником и мальчиком прежде. Доверие прохудилось. Мартин всё чаще вздрагивал, когда художник беззвучно, крадучись шёл позади него, не сводя дикого взгляда с него и с его птицы. Однажды ночью Мартин проснулся от того, что художник стоял над ним. Голова его со спутанными волосами, словно чёрная беда, заслоняла звёздное небо. А в руке он держал тяжёлый камень.
– Что ты делаешь? – в страхе прошептал мальчик.
Он слышал, как художник скрипит зубами.
– Что ты делаешь? – повторил Мартин.
Но могло быть и так, что он это уже не говорил, а только подумал. Сердце его колотилось настолько гулко, что он и сам себя не слышал.
Художник резко развернулся. И бросился прочь, метнулся в ближайшие кусты так, что затрещали ветки. Тогда Мартин тоже вскочил и побежал. В другую сторону, прочь от художника, которого он любил.
Он видел, какого нечеловеческого напряжения стоило художнику не проломить голову ему самому и не свернуть шею его петуху. Пока ещё не проломить и не свернуть.
Значит, самое время было Мартину уносить ноги.
Он бежал до тех пор, пока не закашлял кровью. И продолжал бежать, пока уже не знал больше, где он и кто он.
15
Мартин добрался до реки и увидел у берега лодку. В лодке было только одно весло, но даже если бы два, он всё равно не умел и не смог бы грести. Он и плавать не умел, не знал ничего о реках и их течениях.
Он ещё поколебался, прежде чем сесть в лодку. Но несомненные звуки, долетавшие из леса, укрепили его решимость. И петух тоже услышал. Люди. Безопасных людей теперь на земле не осталось.
Мартин оттолкнул лодку от берега и залёг на дно.
Кроны деревьев скользили в поле его зрения. Он видел листья, блестевшие на солнце, и старался стереть из памяти трупы, истлевающие в лесах или иссыхающие на полях. Он больше не хотел помнить обглоданные конские скелеты, изнемогающих от жажды детей, изнасилованных женщин и искалеченных мужчин.
Он прижимал к себе петуха, послушно предавшись течению реки. Художник как-то говорил ему, что все реки стремятся к морю. Только не все дотекают туда. Море он видел лишь на картинах. Штормовые волны на картинах богатых. Свинцовые воды до горизонта.
Иногда голубые и гладкие. Белые птицы над морем. Лодки и люди в них.
– Петух, – сказал Мартин. Он был совсем измучен и обессилен. Ему даже не надо было говорить, как ему страшно.
– Ты должен продолжить поиски, – сказал петух.
– Эта задача мне больше не по плечу.
– Эта задача пришла в мир вместе с тобой, и сейчас она тебе как раз по росту.
– Кто же вложил её мне в колыбель? – спросил Мартин.
– Не было у тебя никакой колыбели. И ты долго плакал совсем маленьким. Наверное, ты уже заранее знал свою судьбу. Или судьбу твоих родных.
– Расскажи мне, – попросил Мартин.
– Как они тебя любили, – сказал петух. – Всё время носили тебя на руках. Тряслись над тобой. Боялись, как бы с тобой ничего не случилось.
А Мартин-то думал, что вырос совсем без любви. Он поискал в себе хоть одно нежное воспоминание об отце. Хоть одну картину, которая показала бы отца не только в момент злодеяния. Но нет, это жуткое зрелище заслонило собой всё остальное. Его топор, занесённый над головой, его перекошенное бешенством лицо. Пять ударов. Ни одного промаха. Что же крылось за всем этим? Никогда не забыть Мартину этого ужаса.
А лодку уносило всё дальше.
Когда он выглядывал из-за борта, течение несло его мимо деревьев, на ветках которых сидели дети и заговорщицки прикладывали палец к губам. Потому что среди корней лежали ничком бандиты и жадно пили из реки воду, смешанную с кровью, которая сочилась из их собственных ран. Так было не раз.
Однажды мимо лодки проносило корову с раздутым брюхом, и Мартин догадался уцепиться за её копыто, чтобы лодку скрыло позади неё и не видно было с ближнего берега.
Река между тем втекла в гористую местность. Холмы здесь чередовались с долинами и становились всё выше. По утрам над водой нависал густой туман. Влага оседала на щеках и волосах Мартина, одежда отсыревала. Днём его опаляло солнцем.
В одном месте река разлилась широко и от этого стала мельче, она делала тут изгиб, и за поворотом в воде стояли четыре коня. Лодку несло прямо на них, а на берегу сидели владельцы этих коней. Киль лодки уже скрёб по дну. Бежать было некуда.
То оказались рыцари. Их чёрные плащи были откинуты назад. Рукава закатаны. Они потрошили рыбу. Вспарывали рыбьи животы своими перстнями с печатью, выгребали пальцами внутренности и промывали рыбу в реке. Увидев Мартина, они тупо уставились на него.
Один рыцарь уже брёл к лодке. Мальчик быстро спрятал петуха под рубаху, во впадину тощего живота.
– Ты смотри-ка, – сказал рыцарь, вытаскивая Мартина за шиворот из лодки. – Какая странная рыба здесь водится! – крикнул он остальным. Те услужливо рассмеялись. Ведь не каждый рождается остроумным. А без шуток скучно.
– Для жарёвки не годится, слишком костлявая, – сказал другой. – Выбрось её обратно.
– Но я не умею плавать, – сказал Мартин.
– Проклятье, эта рыба ещё и говорящая, – сказал первый и швырнул Мартина на землю. Остальные таращились на него.
Мартин со стоном поднялся на ноги. Рыцари не знали, что с ним делать дальше. И мальчик воспользовался моментом.
– Я тоже хотел бы стать рыцарем, как вы, – сказал он. Этот шанс был единственным.
Рыцари удивлённо переглянулись. Тут следовало бы рассмеяться. Вообще-то. Но рыцари – люди простые. У них не было места для нескольких чувств одновременно. И они остались при своём удивлении. Всё остальное только потом, по очереди.
– Что я должен сделать, чтобы стать рыцарем? – спросил Мартин, собрав всё своё мужество.
Один из них откашлялся.
– Мальчик, ну-ка
