Собаки и волки - Ирен Немировски
Затем начались танцы и игры. Гарри вместе с одной из своих тетушек стоял немного в стороне. Мадам Мими пришла за Адой. Они вместе пересекли весь зал. И все увидели, что маленькая Ада Зиннер вот-вот будет представлена своему богатому кузену.
То, что они были близкими родственниками, и в то же время между ними было такое неслыханное расстояние, вроде бы никого не удивляло, но все-таки – с одной стороны деньги, дяди-банкиры в Париже, а с другой – лавка в гетто, плохое образование, нищета… Инициативу мадам Мими посчитали довольно шокирующей. Ох уж эти французы…
Мадам Мими помахала Гарри рукой.
– Мой маленький Гарри, вот милая девочка, которая хотела бы познакомиться с тобой поближе. Вы можете с ней потанцевать с ней. Сейчас будут играть очень красивый вальс.
Гарри поднял глаза и узнал девочку, которую видел два года назад – растрепанную, всю в пыли, с ободранными руками, внезапно появившуюся из отвратительного, жуткого мира, где пахло потом, грязью и кровью, такого далекого от него и все же так загадочно, так страшно с ним связанного. Он весь ощетинился, как собачка, которую хорошо кормят и о которой заботятся, но которая вдруг услышала, как в лесу воют голодные волки, ее дикие братья. Он поспешно отшатнулся.
– Нет, нет, я не танцую…
В то же время он умирал от стыда. Он вспомнил, как грубо и надменно обращались с этими детьми. Он прекрасно понимал, что будет мучиться угрызениями совести от того, что сделал сегодня вечером: у него была тонкая и чувствительная душа, но он скорее пожал бы руку самому грязному нищему, чем этой маленькой девочке.
Если он и трепетал перед ней, то потому, что в его глазах она олицетворяла не бедность, но несчастье, причем несчастье странное, зловеще заразное, как может быть заразной болезнь.
Мадам Мими уговаривала его:
– Ну, не танцуйте. Побегайте! Поиграйте вместе!
Гарри пробормотал:
– Мадам Мими, это невозможно.
– Почему?
– Вы же знаете…
Ах, что он мог сказать, что мог придумать, чтобы она быстрее ушла, чтобы не видеть этих устремленных на него тревожных глаз? Он закончил:
– Вы же знаете, мне не разрешают играть с другими детьми.
В эту минуту в сердце Ады убийственная ненависть и запредельная любовь слились воедино и образовали чувство столь бурное, столь противоречивое, столь беспокойное, что ее словно разрывало надвое, но мысли Гарри тоже не были простыми: он боялся Ады и в то же время его к ней влекло; он смотрел на нее с болезненным и страстным любопытством; на секунду притяжение стало столь сильным, что он сказал:
– Мне так жаль…
Он покраснел; его худое личико, так похожее на лицо Бена, стало пунцовым, а глаза наполнились слезами, Ада увидела это, и в ней не осталось ничего, кроме любви.
Мадам Мими поспешно пошла обратно; девочка, опустив голову, последовала за ней. Аде казалось, что все смотрят на нее и смеются над ней. Ее лицо приняло такое необычное, сосредоточенное и болезненное выражение, что мадам Мими заметила это и остановилась.
– Ада, – сказала она, – Нельзя желать так сильно.
– Мадам, я не могу иначе.
– Надо уметь отстраняться. Относитесь к жизни как щедрый кредитор, а не как алчный ростовщик.
– Я не могу иначе, – повторила Ада.
Она шла дальше, ничего не видя вокруг себя. Мадам Мими остановила играющих детей и предложила взять Аду, но все уже разделились; ее не взяли играть в жмурки; ей не нашлось места ни в игре в цвета, ни в «скамью подсудимых». Наконец ее пустили поиграть в кошки-мышки, где ее почти сразу же поймали. Позже ей никогда не придется испытать такого острого чувства разочарования, как тогда, когда она бегала из стороны в сторону под любопытными или насмешливыми взглядами, пытаясь поймать маленьких девочек, убегавших от нее с громкими криками.
11
Было уже около полуночи, но тетя Раиса и мадам Мими были так взбудоражены успехом праздника, что никак не могли расстаться. Тетя Раиса пригласила мадам Мими зайти к Зиннерам на чашку чая, та согласилась. Лиля уже легла и заснула: из-под одеяла было видно только черную косу. Ада раздевалась медленно, расстегивая пуговицы слабыми холодными пальцами. Она легла, но не могла заснуть. За стеной тетя Раиса и мадам Мими разговаривали, и до ушей Ады доносилось каждое слово.
– Умение носить туалеты у нее от природы, – сказала мадам Мими.
Они говорили о Лиле. Ада не ревновала – она не могла не радоваться тому, как счастлива была Лиля. Но вопреки себе самой, она расплакалась в темноте.
– Грешно оставлять ее здесь…
– Ах, дорогая мадам Мими, вы дошли до самой сути того, о чем я думаю! Что ей делать здесь, в этой дикой стране?
– Через пять-шесть лет она будет одной из королев Парижа. Ей нужно несколько уроков дикции, немного позаниматься осанкой… Консерватория…
На этих волшебных словах из уст тети Раисы вырвался придушенный крик страстного вожделения и сожаления:
– Консерватория? Вы так думаете?
– У нее такой чудесный голос…
– Она просто маленькая индюшка, – вдруг раздраженно сказала тетя Раиса. – С нее глаз нельзя спускать, чтобы не дать ей влюбиться в первого попавшегося причесанного пуделя. Вот поэтому я никогда не отпущу ее в Париж одну. Она там пропадет!
Тетя Раиса имела в виду, что она даст себя соблазнить какому-нибудь безденежному юнцу.
– Вы разве хотите уехать туда жить? Это не так-то просто, в любом возрасте придется поставить жизнь на карту. Итак, я…
– Я завишу от других. Меня содержат другие. Я всего лишь бедная вдова, – возбужденно заговорила тетя Раиса.
Никогда еще Ада не слышала, чтобы ее тетя говорила так откровенно. Все, чего могла желать эта уже немолодая женщина, все, о чем она мечтала, все, что она держала в тайне, выплеснулось наружу вздохами, слезами, приглушенными восклицаниями:
– Ох, какое несчастье быть несвободной и небогатой! Когда я думаю о Зиннерах! Не вы ли говорили ли, что они уезжают из России и будут жить в Европе? Что мальчик будет воспитываться в Париже? Какая блестящая судьба, и как это несправедливо по отношению к моим детям! Мне придется остаться здесь, я зачахну от обыденности и скуки, и та же судьба ждет
