Встретимся в музее - Энн Янгсон
Фермерство порой действительно напоминает борьбу, в которой у нас есть шанс потерпеть поражение, и чем ближе проигрыш, чем больше нужно физического усилия, чтобы отползти от края обрыва, тем острее всеобщее счастье. На самом же деле счастье от фермерских побед испытывают все, за исключением меня. Я больше люблю сидеть в теплом, сухом доме и бездельничать после того, как целый день в снежную бурю укрывала целлофановой пленкой силосный бурт. Но мне не приносит никакого удовлетворения мысль о том, как удачно я закрепила пленку и как благодаря своей сноровке спасла силос. Несмотря на то, что я провожу так много времени на кухне и в столовой, забота о пище вовсе не является смыслом моей жизни и моей жизненной историей. Мне кажется, единственный миф, который поддерживает мою картину мира, – это история Толлундского человека. Для меня он кто-то сродни богам, в которых он верил, человек, живший задолго до меня, преодолевавший трудности и теперь обладающий мудростью, которую может передать мне, если у меня получится до него добраться. Постоянное планирование поездки, которое не увенчивается успехом, – возможно, именно это и стало для меня ритуалом. Но если думать о своих планах таким образом, это решение становится еще более важным, становится шагом в направлении чего-то по-настоящему великого, и я боюсь сделать этот шаг из страха, что он слишком серьезен для простого смертного. Я, конечно, все еще планирую посетить музей. Мне очень важно сделать этот шаг, и хотя рядом со мной уже не будет Беллы, я знаю, что на пороге меня встретите Вы. Не уверена, произойдет ли это завтра, в следующем месяце или даже в следующем году. Надеюсь, что смогу понять и почувствовать, когда именно настанет подходящее время для этой поездки.
С самыми теплыми пожеланиями,
Тина
Силькеборг
10 июля
Дорогая Тина,
я с нетерпением жду Вашей первой встречи с Толлундским человеком, при которой смогу присутствовать. Надеюсь, это случится скоро, но доверяю Вашему внутреннему голосу, который подскажет, что нужный час настал.
Ко мне приезжала дочка, и я хочу рассказать о ее визите, потому что это радостное событие, несмотря на то что радость словно была скрыта внутри, и я начинаю ощущать ее в полной мере только сейчас, когда дочь вернулась к себе в Копенгаген. Я рассчитываю прочувствовать ее полностью, пока пишу это письмо. Подозреваю, что оно получится длинным.
Карин приехала в пятницу вечером и привезла еду. У меня в моей уединенной жизни очень аккуратные отношения с едой. Каждый вечер я готовлю то, чем собираюсь поужинать, вынимаю салфетку, нож, вилку, бокал под пиво, вино или воду, солонку и перечницу. После еды я убираю кухню и оставляю в том же виде, в котором она была до ужина. Я так делаю, потому что именно такого порядка мы придерживались с Биргитт, когда она была жива. Мне казалось важным соблюдать его и после ее смерти, словно этим я сохранял равновесие жизни и не давал себе скатиться в состояние постыдного отчаяния. При этом я плохо готовлю. Ем сосиски с картофелем или отбивную с картофелем, или бутерброды с ветчиной и салатом. Я не люблю ни готовить, ни есть. Знаю только, что есть нужно, и не более того.
Карин смело экспериментирует на кухне. Как я уже упоминал, она живет в Копенгагене, где недавно появились новые кулинарные поветрия, которых я не понимаю, например мода на сезонные блюда, на исключительно натуральные продукты. Не могу описать, что она мне приготовила, потому что не знаю даже датских названий этих блюд или ингредиентов, что уж говорить про их английские эквиваленты. Нужно было уточнить все подробности, записать для Вас рецепт, но это не пришло мне в голову сразу. Когда Карин орудовала у меня на кухне, я просто с удовольствием наблюдал за ней и ее хлопотами и участвовал в разговоре, какой всегда происходит между людьми, когда один из них занят, а второй бездельничает. Мы говорили о телепрограммах, которые недавно посмотрели, о последних новостях. Меня беспокоит то, что творится в мире, а Карин совершенно спокойна. Она еще достаточно молода, чтобы не волноваться об этих переменах. Знает, что впереди у нее вся жизнь, и даже если не одобряет решения, которые принимают некоторые политики, осознавая, что они повлекут за собой экономические или социальные проблемы, у нее в любом случае будет время что-то исправить, прежде чем она постареет. А может быть, возраст тут не при чем, и моя дочь просто оптимистка, которая с надеждой и верой смотрит в будущее.
Ужин получился великолепный. Еда была наваристой и сытной. За столом я рассказал дочери про вашу охоту на фазанов. Спросил, разве не такие продукты у нее в почете? Сезонные и добытые на лоне природы. Карин отнеслась к рассказу без энтузиазма, сказав, что следует различать отлов особей, чья численность естественным образом превышает средний показатель по популяции, и искусственное создание избыточной численности для того, чтобы потом заниматься отловом. Фермерство, несомненно, относится ко второму.
– Если бы мы были в суде, – подвела итог Карин, – я бы скорее защищала позицию тех, кто считает отстрел фазанов формой сельскохозяйственного предпринимательства, чем тех, кто называет его одним из способов добычи пищи.
Прибравшись в кухне, мы вышли в сад и отправились к беседке. Там Карин рассказала то, ради чего приехала. Уже стемнело, а в саду нет освещения, так что мне было плохо видно ее лицо. Мое лицо она тоже видела смутно, и, кажется, так было даже лучше. В первом письме (первом, адресованном мне, а не самом первом из тех, что я от Вас получил, с фамилией профессора Глоба на конверте) Вы говорили, что письмо для Вас – форма разговора с самой собой и что мне не обязательно отвечать. Сейчас я поступлю точно так же. Я запишу историю, которую мне рассказала дочь, чтобы окончательно решить, что я о ней думаю. Не стану упоминать, что Вам не обязательно все это читать. Я достаточно хорошо Вас узнал, чтобы понимать, что Вы непременно прочтете. Кроме того, я хочу, чтобы Вы это сделали, потому что Ваше отношение к этой истории поможет мне узнать Вас еще лучше.
В течение двух последних
