Впечатления и встречи - Людмила Львовна Горелик
Не знаю, кто вывозил, — возможно, что и Потапов… Потому что разгон после этого он устраивал большой. Устанавливал (определял всегда!), кто выбрасывал, когда выбрасывал, взимал штрафы и, главное, кричал весьма грозно, по-командирски, на виновных. Он проходил по улице — сверкала фуражка, вспыхивали отраженным солнечным светом сапоги, извергали молнии горящие гневом глаза. «Эт-то чей башмут?» — кричал Потапов, поддевая начищенным сапогом давно валявшийся в канавке посреди проезжей части мужской ботинок без шнурка, с надорванной («каши просит») подошвой — Убр-р-рать!». «Не мой, это не мой», — с недоуменно-честным видом качали головами почтительно окружавшие Потапова хозяева близлежащих домов…. Но кто-нибудь непременно убирал ботинок.
В ведении Потапова было все обустройство улицы — даже уличные деревья. Почти возле каждого дома росли одно-два дерева. Их высадили хозяева когда-то давно, они прижились… Возле бабушкиного дома росли ольха и тополь. Улица (собственно, придаток улицы — отросток, ответвление, расположившееся почти возле самого Днепра) была очень узкая. Машины появлялись на этой улице редко, но все же случались иногда: дрова привезти, стройматериалы… И вот некто там, наверху решил, что надо улицу расширить за счет деревьев. Хозяев обязали перенести деревья ближе к домам, почти вплотную — чтобы разгрузить центральную часть улицы. Заниматься этим поручили тоже Потапову.
К этому делу он отнесся не менее серьезно, чем к остальным. Он ходил с плотницким складным деревянным метром (были такие!) и выверял расстояние от дома до дерева. Не помню, какое уж там должно было быть, однако у бабушки получилось больше положенного. Предлагалось или срубить «непротокольные» деревья, или пересадить ближе к дому — на расстояние, допускаемое протоколом. Хорошо помню, как я плакала из-за этих деревьев. Пересаживать их было немыслимо — кто ж пересаживает такие взрослые деревья. Срубать — жалко. Кажется, Потапов предлагал срубить и посадить другие, поближе к домам — на «положенное» расстояние. Хозяева, у кого были деревья, их срубили. Новые посадили, конечно, далеко не все. Мало кто посадил, если точнее сказать. А еще точнее — никто. Бабушка, как мне хорошо помнится, срубила тополь (потом на маленьком пеньке росли зеленые веточки), однако не срубила ольху. Ольха была красивая, с длинными красновато-коричневыми сережками среди яркой листвы летом, с коричневыми шишечками на черных, почти обугленных сырых ветках в ненастную пору поздней осени. Ольху бабушка не срубила. И Потапов этого как бы не заметил — то ли кампания затихла и рубка больше не требовалась, то ли сам Потапов взял этот грех на душу.
В последний раз я встретила Потапова уже не на Краснофлотской. Шел 1959 год, я училась в четвертом классе. На праздники оставалась обычно с родителями, в доме на ул. Ленина. В дни больших праздников с демонстрациями (то есть 7 ноября и 1 мая) центральные улицы города перекрывались грузовиками. Ставились почти вплотную друг за другом два-три, а то и четыре грузовика поперек дороги — так, чтобы полностью перегородить не только проезд, но и проход. Граждане или шли в колоннах, демонстрируя свою мощь и лояльность, либо сидели дома, готовя праздничный стол к приходу демонстрантов. Разрешалось и просто стоять на улице, смотреть демонстрацию, но только в определенных местах, не передвигаясь в неположенные. Поощрялось желание приветствовать демонстрацию, махать букетиком с бумажными белыми цветочками, привязанными к еще безлиственным, с набухшими почками веткам (1 мая) или просто маленьким красным флажком вкупе с воздушным шариком (7 ноября). Вот с такими веточками и флажками я носилась в детстве по праздничным центральным улицам, радостно преодолевая заграждения.
Если конкретнее, происходило следующее. Мы, младшеклассники, на демонстрацию еще не призывались. Сидеть дома и нарезать винегрет или чистить праздничную селедку было скучно. Я обычно отпрашивалась «посмотреть демонстрацию с Таней». Таня — моя ближайшая подруга и одноклассница — жила в доме напротив. Но просто так смотреть на шагающих в колонне нам быстро надоедало. И вот мы, несколько девочек-соседок в возрасте от 8 до 10 лет, придумали развлечение: еще до начала праздника, до перекрытия улиц, уходили куда-нибудь подальше от дома, однако в пределах центра. Фишка была в том, чтобы пробраться к своему дому во время демонстрации, преодолев или обогнув перекрытия.
Это была увлекательная и непростая игра. Мы то бегали проходными дворами, огибая «заставу», обдумывали путь (здесь нужно было хорошо знать город), то проскальзывали между грузовиками и убегали от кричавших вслед милиционеров, то, напротив, с крупными детскими слезами на глазах уговаривали «дяденек-милиционеров» пропустить нас… Если не пропускали, мы уходили якобы «смотреть демонстрацию», а сами пробирались другим путем.
В тот раз очередное препятствие возникло уже на подходе к дому. Через улицу Маяковского стояло заграждение из двух грузовиков. Несколько милиционеров прохаживались рядом. Проскочить было невозможно. И вдруг в одном из милиционеров я узнала Потапова! Он тоже узнал меня. «Что ты здесь делаешь?» — спросил он строго. «Я живу вот в том доме. — Я показала рукой, дом действительно был уже рядом. — Мы с девочками демонстрацию смотрели. И теперь не можем домой пройти!». «А-а, — протянул Потапов. — Ты, значит, у родителей сейчас!». Подумать только, он помнил даже то, что я была на Краснофлотской «приходящая», что родители в центре жили. «Ну ладно, проходите! — сказал Потапов. — Пролезайте вон там, под машиной». Он кивнул стоящему рядом милиционеру: «Пропусти их». Мы радостно полезли, было, под грузовик. «Подождите! — остановил Потапов. И посверлил глазами: Больше не бегайте по улицам! Хватит вам уже на сегодня бегать и под машинами лазать: демонстрация скоро кончится!». И мы, пристыженные (ну вот откуда он знал?) согнувшись, полезли пробираться между колесами, а проницательнейший из участковых, Потапов, усмехался нам вслед.
3. Частное предпринимательство, или Крепедшин, крепжоржет, шифон — удивительные ткани пятидесятых годов.
Моя бабушка была профессиональной портнихой. Она не училась в специальном портновском училище, у нее вообще не было образования, никакого. В восьмилетнем возрасте родители отдали ее, старшую дочь, из многодетной крестьянской семьи «в люди» — в город, в семью портного. Девочка с малолетства выполняла обязанности прислуги, а взамен ее кормили и учили шить. В семнадцать лет она вышла замуж. К этому времени шить научилась очень хорошо.
