Мальчик с чёрным петухом - Штефани фор Шульте
– Перестань плакать. Покажи, чему ты научился сегодня, – велел ему Томанс.
Ужасный засопел, выпустил изо рта несколько пузырей слюны, помотал головой из стороны в сторону и скосил глаза, прикидываясь идиотом.
– Ну и кто же захочет на это смотреть? – вздохнул Томанс. – Хоть бы пару французских стишков прочитал.
– Нет, я могу только слюни пускать, – захныкал парень. – Никто меня не предупредил, что я должен говорить по-французски.
– Ну ладно, ладно, – успокоил его шут. – А что ты ещё можешь?
– Он мог раньше петь ангельским голосом, – сказал Мартин.
– Ты его знаешь?
– Его голос был как чистый луч света.
– Ну-ну. А теперь он может только пердеть по заявкам.
– Так точно, могу! – воскликнул тот и показал своё умение.
– О Силы Небесные, – вздохнул Томанс.
– Я могу даже мелодию пропукать!
– Милость Всевышнего непомерна, но и непостижима.
– А этот что умеет? – спросил один из подмастерьев, показывая на Мартина.
– Этот очень занятный, – сказал шут. – Дайте ему что-нибудь из одежды.
Но когда Мартин спустя немного времени предстал перед ними в цветных штанах и расшитом камзоле, он не оправдал их ожиданий.
– Да ты выглядишь как мой сын, – простонал Томанс.
За ужином с семьёй рыцаря Мартин не заикнулся о том, что завтра пойдёт с Томансом в замок. Он был дружелюбен, как всегда. Принёс дров и помог рыцарю спустить через край кровати его истончившуюся ногу и поддерживал его, пока тот не закрепился в сидячем положении.
Ночью Мартин почти не спал. Ему было тревожно. Ему казалось, будто он слышит, как весь город крутится по кругу, как на карусели, которую сперва вручную завели, а потом отпустили и дали пружине раскручиваться. Тут уж хочешь не хочешь, а голова закружится.
Только под утро, когда уже забрезжил рассвет, Мартин заснул.
24
– Если герцогине понравится наше представление, – сказал Томанс, – нас забросают пирогами.
– Пирогами? – переспросил Мартин.
– Скажи ещё, что ты их никогда не ел.
Подошли к воротам замка. Шут, Мартин, подмастерья, две козы и козёл с тремя глазами. Стражник, получивший порошок от лобковой вши, сперва дал отмашку для входа комедиантам, а потом быстро впустил и Мартина.
Внутри Мартин едва успокоил сердцебиение. Наконец-то он приближается к разгадке. Его ноги в деревянных башмаках стучали по каменному полу, как козьи копыта. Среди каменных стен было холодно. Холоднее, чем снаружи. Мартин смотрел на всё окружающее с воспалённым вниманием, впитывая и запоминая все детали. Вазы, мебель, кругом слуги. Камеристки одёргивали свои юбки, как будто сами принимали гостей. По углам сновали крысы. Покалеченные мужчины с застарелыми шрамами на лице и с нехваткой конечностей. То были рыцари. Значит, и они приглашены на праздник. Свои чёрные плащи они сняли, но их рожи тогда на берегу реки Мартину не забыть.
Под высокими сводами зала порхали птички с ярким оперением. Крылья жёлтые и светло-зелёные, а головки розовые, клювики изогнутые. Они садились на подсвечники и на спинки стульев. Они что-то поклёвывали, пощипывали свои пёрышки. Мягкий пух летал в воздухе, словно снежинки. Повсюду виднелся птичий помёт. Весь пол был им испятнан. Картины на стенах походили одна на другую, огромные, как створки дверей, в золочёных рамах. Мотив всех сюжетов был один и тот же: женщина с новорождённым младенцем на руках. А справа и слева от неё двое серьёзных, красиво и пышно разодетых детей. Мальчик лет восьми. И девочка лет десяти. С длинной белокурой косой, так похожая на дочку Годели, будто они были сёстрами. Или как если бы то была она сама. На всех этих картинах. Как такое могло быть?
– А кто эта женщина? – тихо спросил Мартин у шута, который широкими шагами шаркал по коридору.
– Это герцогиня, – прошептал в ответ Томанс. И пошутил: – С вечным новорождённым на руках.
У Мартина мороз прошёл по коже. Картина за картиной. Один холл за другим. И со всех картин на Мартина смотрели дети.
Большой зал. Они дошагали до него вместе со многими другими. С придворными дамами и рыцарями.
Со слугами, несущими подносы с фруктами и мясными башнями. С певчими птицами, что влетали и вылетали. И все с шумом и топотом вошли в зал, полный зажжённых свечей и отвратительно распущенного настроения, которое говорило об изобилии вина и о страхе завтра не проснуться. Посреди зала стоял длинный стол.
Кто-то хлопнул в ладоши. Смешки смолкли, размашистые жесты искали себе успокоения в складках одежды.
Тут разъехался в стороны занавес в другом конце зала, и оттуда выкатилась широкая кровать – словно по мановению волшебной руки. «Это ещё что за кошмар?» – подумал Мартин.
На кровати герцогиня. Уже старая и страшно размалёванная. Слишком красный рот, вялая кожа белая как мел, на щеках круги румян. В руках она, будучи уже давно в возрасте бабушки, держала свёрток. С крошечным младенцем. А рядом с ней сидели дети, нарядно одетые и выдрессированные. С блестящими глазами. Со зрачками, расширенными под воздействием сока белладонны. Этот сок делает человека послушным и безвольным. А чрезмерная его доза убивает. Девочка была так похожа на дочку Годели. Но это не она. Тогда откуда же они взяли её полное подобие?
Герцогиня благосклонно кивала на все стороны. Но всё это был только фасад. За которым Мартин уже предчувствовал отвратительную рожу. Что она делает с детьми? Что она делает все эти годы с детьми? Из года в год всё одного и того же возраста. Они всегда новые. Всегда свежие.
Она их меняет, догадался Мартин. Она меняет их одних на других, как только они становятся старше и меняются – наверное, уже не соответствуя строгим предписаниям. Может, впадают в немилость к ней. И она меняет их на новых. А этих потом снова на следующих новых детей. Как давно Мартин уже слышит эти истории о рыцарях, которые похищают детей? А сколько лет она это делает?
У Мартина потемнело в глазах. У него подломились колени, но Томанс успел его подхватить. Шёпот прошёл по рядам, немножко любопытный. Улыбка сползла с лица шута, но зато возникла на лице мальчика. Петух уже выбрался из-под рубахи Мартина. Герцогиня подозвала к себе Томанса.
– Что это у мальчика? – спросила она с мягкостью, которую хотела бы сохранять изо дня в день. Она была бы мягкой и нежной, если бы не обилие забот и если бы её не окружали такие глупые подданные. – И кто он? Что-то я его раньше не видела.
Томанс поддерживал руками обморочного Мартина. К счастью, тот был лёгкий.
Пока шут искал
