Ступени к чуду - Борис Семенович Сандлер

Уходя, Кирилл Хвилимонович взял с меня слово, что когда-нибудь я обязательно сыграю ему полонез Огиньского. «У симфониях я, конешно, не разбираюсь, але от цього полонезу никоды не откажусь».

По правде сказать, мне до тех пор не везло с квартирами. За четыре года в музыкальном училище я успел поменять несколько хозяек. А виновата была скрипка. И правда, надо иметь железные нервы, чтобы ежедневно принимать хорошую дозу «скрипина», да еще в собственном доме. В последний раз я жил у одной пожилой, чрезвычайно интеллигентной вдовы. Во всякой случае, губы у нее всегда были накрашены и она беспрерывно курила «Казбек». Едва увидев меня, Кира Самойловна (так звали вдову) воскликнула, что безумно любит музыку. Меня это сразу насторожило, потому что и прежние мои хозяйки начинали с таких признаний. Более того, как скоро выяснилось, первый муж Киры Самойловны был виолончелистом. Правда, они прожили вместе всего год («У него был скверный характер, хотя играл он обворожительно»). Брак со вторым мужем длился целых четыре года («Между прочим, зоотехник, золотой человек, но мамочка у него была…» — и при слове «мамочка» Киру Самойловну перекашивало).

Вообще Кира Самойловна обожала рассказывать о своей тяжелой жизни с целой вереницей мужей. Последний из них скончался от инфаркта. По ее словам, все они без исключения были крайне интеллигентными людьми. Но заводить с ними детей она почему-то не решалась.

В подробности своей личной жизни Кира Самойловна по странному стечению обстоятельств начинала посвящать меня как раз тогда, когда я брался за скрипку. То ли она напоминала ей о молодости, то ли моя исполнительская манера затрагивала ее сердечные струны. Не успевал я взять в руки смычок, как открывалась дверь и Кира Самойловна появлялась на пороге с мешком очередных излияний. Впрочем, рассказчицей она была прекрасной и предпочитала изображать события в лицах («Не влюбиться в меня было просто немыслимо. Жаль, вы меня не знали — копия Мэри Пикфорд, а чтобы вы лучше себе представили, Сары Бернар»).

Ее бесконечные рассказы совершенно не оставляли мне времени для занятий. Если прежние хозяйки не выдерживали меня, то теперь изнывал я. А куда денешься? Снова искать квартиру?

Спасительную соломинку протянул мне мой земляк, тоже музыкант, кларнетист. К тому времени он уже учился на третьем курсе и подрабатывал в том самом клубе строителей, с которого я и начал рассказ. Выслушав историю моих горестей, он бездушно рассмеялся.

— Хозяек надо воспитывать. У меня бы она по струнке ходила.

И вдруг спросил:

— К нам в ансамбль не пойдешь? Бабок маловато, но крыша над головой гарантируется: все-таки строители.

Я растерялся. Играть в самодеятельном ансамбле? Как на это посмотрит профессор? Не повлияет ли это на мою технику, не испортит ли стиль, вкус?

— Брось важничать! — отмел мои сомнения кларнетист, — Все на пользу — еще лучше лабать будешь. На днях я переговорю с кем надо — и ол-райт. Привет хозяйке!

Спустя неделю я прощался с Кирой Самойловной.

— Заходите, не забывайте, — просила она, нервно дымя папиросой, — я вам еще не все рассказала,

Она чмокнула меня в щеку, и я унес с собой, как сувенир, карминный отпечаток ее морщинистых губ — поцелуй Мэри Пикфорд.

То, что комендант любил полонез Огиньского, меня, разумеется, очень растрогало. Но не с ним предстояло мне жить в одной комнате. Подавляющее большинство обитателей общежития составляли работяги, вкалывающие по целым дням на свежем воздухе, и, понятно, вечерами для полного счастья им не хватало только моих скрипичных экзерсисов.

Пианисты обычно завидуют скрипачам: рояль под мышку не возьмешь, а эти — где станут, там играют. Но, может быть, именно потому, что скрипка не рояль, скрипачу приходится без конца подыскивать себе все новые укромные уголки. Но что сетовать? Спасибо вам, папа с мамой: вы позаботились о моем музыкальном образовании.

К счастью, мои соседи по комнате (да и по смежным комнатам тоже) оказались на редкость выдержанными парнями, и нервы у них были что надо. Мой сожитель, прораб Иося Гринберг, через две недели знал репертуар первокурсника наизусть. Особенно ему нравились «Упражнения» Шрадика. По субботам и воскресеньям я начинал занятия именно с них. И — не без задней мысли. Дело в том, что эти монотонные нудные пассажи действовали на Иосю, как лучшая колыбельная. Уже после первых тактов с его койки доносилось тихое посапывание. Только что он с любопытством, живописно подперев голову рукой, слушал меня, и вот — уже в отрубе.

А стоило мне прерваться, — я ведь не автомат! — мой преданный слушатель испуганно вскакивал и, уставясь на меня осоловелыми растерянными глазами, шептал: «А? Что такое? Почему не играешь?» И приходилось его успокаивать: дескать, ничего не случилось, все в порядке, сейчас продолжу.

Иося был на три года старше меня и учился заочно в политехническом. В Кишинев он приехал из небольшого городка Сторожинец, что под Черновцами. И так как дорога оттуда пролегала через Бельцы, он считал меня почти что своим земляком. Мы быстро подружились и все пять лет делили, как говорится, поровну радости и печали. Хотя какие печали могли у нас быть тогда? Разве что любовные, но о них — чуть позже.

Вернувшись после работы, Иося сбрасывал туфли посреди комнаты и плелся к постели. Туфли были здоровенные, разношенные, больше похожие на галоши, С утра до вечера им приходилось совать носы в глину и песок, в цемент и алебастр, так что к концу дня на них было больно смотреть. Иося садился на край кровати, согнув сутулую спину, и закуривал свой неизменный «Беломор». Некоторое время он молчал. Я устраивался напротив и терпеливо держал паузу.

— Все! — выпаливал Иося, налившись гневом — Завтра подаю заявление!

— Опять?

— Ты еще спрашиваешь? Лопнуло мое терпение!

Он даже не замечал, что стряхивал пепел на собственное одеяло.

— Представляешь, сегодня снова приезжали с записочками от начальника участка. Этому дай олифы, тому насыпь цемента, третьему — банку белил! Ворюги! Мафия!

— Да ладно, — пытался я успокоить Иосю. — С тебя взятки гладки. Начальник велел — ему и отвечать.

— Начальник? — Иося еще больше накалялся. — Не частная все-таки лавочка! Я не ребенок и знаю, что многое можно списать, но, в конце концов, кого мы обманываем? Самих себя!

Я ничего не понимал в делах моего друга, но боль его чувствовал.

— Или вот, — продолжал Иося, — звонит главный из треста и требует снять с дома бригаду маляров и послать ее по такому-то адресу. Видите ли, надо подлизаться к одному боссу из