Человек, который любил детей - Кристина Стед

против всего, что позволяет мужчине добиваться успеха, против свободы его духа. Нет, я не вспылил. С обеими я говорил спокойно, спорил с Дьяволом, как выражались древние христиане. – Дальше Сэм объяснил дочери про «тиранию слез»: – То, что мужчины называют «тиранией слез», это изощренная форма деспотизма. Ни один мужчина не бывает столь дьявольски жесток, как женщина – якобы слабое существо. Чуть что не по ней, она осыпает тебя упреками, симулирует недомогание, впадает в истерику, рыдает. Мы, мужчины, беззащитны перед примитивными ухищрениями Евы. Сначала я был очень терпелив, много лет терпел. Ты, Лулу, тогда была еще маленькой, не понимала, насколько я был добр, надеясь, что все изменится к лучшему, ведь капля камень точит. И лишь гораздо позже я пришел к выводу, что жесткость эффективнее любви. И это едва не разбило мне сердце. Благо у меня были другие интересы. Когда повзрослеешь, Лулушка, ты поймешь, о чем я говорю, хотя ты, Лулу, никогда не будешь прибегать к подобным коварным уловкам.

– Не буду, – послушно согласилась Лулу.

Сэм стиснул ладонь дочери.

– Ты даже не представляешь, через какой ад мне пришлось пройти, не знаешь, что она мучила не только меня, но и малышей. Терзала их, настраивая против меня. Лгала им, выставляя лгуном меня, а ведь я, Лулу, за свою жизнь слова лживого не сказал. Я хочу, чтобы ты поверила мне и всегда это помнила, – строго сказал он.

– Хорошо, – торжественно пообещала Лулу.

– Сам не знаю, как я не сломался, как душа не разорвалась от горя и стыда. От этого у меня начались головные боли, да и сердце покалывает.

– Папа, я тоже кое-что видела, – призналась Луи, доверчиво глядя в окутанное тенью лицо отца. – И помню это.

– Да, ты тоже видела, – отрывисто сказал Сэм. – Но пока ты не способна понять то, что я имею в виду. Может, поймешь когда-нибудь, спустя годы, а может, никогда не поймешь. То, c чем мне приходилось мириться, пока я старался преуспеть, невыносимо для любого человека.

– У меня тоже есть свои горести… – начала Луи.

– Знаю, Лулу, знаю, – поспешил прервать Сэм дочь, сжимая ее руку. – Мы с тобой очень близки по духу, и ты уже почти достигла такого возраста, когда начинаешь меня понимать. Я всегда стремился парить на крыльях высоких помыслов, а меня стащили с небес на землю – нет, хуже того, в грязь. И кто? Женщина, причем злобная, каких свет не видывал, хотя эта несчастная, наверное, даже не сознавала, что делает. Да, уголовно наказуемых преступлений она не совершала, но бывают преступления против человеческого духа. – В голосе Сэма слышалась едва сдерживаемая громогласная ярость. – Тот, кто посягает на человеческий дух, порочит его, оскорбляет ненавистью и угрозами, виновен в преступлении. – Помолчав, он добавил мрачно: – И я не уверен, что она не хотела на деле совершить злодеяние. Много раз, отправляясь в департамент, я боялся, что по возвращении домой не застану тебя живой! Да, Лулу, она грозилась убить тебя, когда я уходил на работу, чтобы я целый день изнывал от страха. Или звонила мне в департамент, чтобы сказать это и тем самым выбить меня из колеи, – знала, что после я не смогу работать.

– Да, слышала, – проронила Луи.

– Она говорила мне, что убьет тебя и закопает в «могиле» в нашем саду, – и даже не для того, чтобы избавиться от тебя, а чтобы сесть в тюрьму и не жить со мной. Она говорила, что с радостью пойдет на виселицу, лишь бы не жить со мной. Можешь представить, Лулу, какая у меня была жизнь? – в ужасе вскричал Сэм, но каким-то далеким голосом, будто не к дочери обращался, а бродил где-то в своем жутком прошлом. – Это же кошмар! А еще грозила, что будет писать оскорбительные письма моим знакомым женщинам, женщинам высокого, благородного ума. Грозила, что отравит меня и отравится сама. Говорила, что ненавидит моих детей – своих собственных детей, Лулушка, плоть от плоти ее!

– Она пыталась меня задушить, – угрюмо промолвила Луи.

– Это ты про что? – резко спросил Сэм, будто рассек воздух хлыстом.

– В прошлый раз, когда у Томми начались конвульсии, я принесла второе одеяло и чуть не упала в ванну с горячей водой. Мама попыталась задушить меня, а потом Томми и после сказала, что лучше утопит нас в горячей воде. А потом попыталась и себя задушить.

Немного помолчав, Сэм сердито сказал, что не следует столь эмоционально реагировать на всякую ерунду, что Луи вполне способна справиться с такой слабой женщиной, как Хенни, да и брат ее тоже.

– Твоя мать не такая уж и сильная.

Луи сникла, но потом с жаром выпалила:

– Сам же говорил, что не всякое убийство считается убийством. Это зависит от того, где оно происходит.

– Ты о чем?

– Ты говорил, что полинезийцы не считают убийство убийством. Старые женщины копят деньги, затем нанимают молодого парня, чтобы он их убил и похоронил. Ты сам рассказывал. Говорил: это не преступление, если у какого-то народа так принято.

– А-а-а, ты об этом!– Голос Сэма окреп.– Да, Лулу, я действительно говорил, что на каждом меридиане, так сказать, свое понятие убийства. Тысяча и одна нравственных заповедей (если объективно оценивать нравы различных этнических групп) учат нас не оставаться навечно скованными нашими собственными предрассудками, даже в сфере закона. К примеру, возьмем такое чудовищное преступление, как убийство. Допустим, началась война. Долг патриота – призывать людей к готовности убивать и быть убитым. Недалекая старушка Джо – добросердечная женщина, между прочим,– во время последней заварушки[38] рассылала десятки белых перьев[39], – иными словами, призывала молодых людей идти воевать и быть убитыми. А ведь молодой человек пригодился бы и ей самой. Это было своего рода помешательство: этакое сочетание священного безрассудства человечества, охваченного тягой к самоистреблению, сознательной жертвенности и желания убивать. И все считали Джо символом патриотизма. Полагаю, твоя недалекая тетушка Джо все же добьется избрания в «ДАР»[40]: она тут выяснила, что некий Поллит когда-то давно не придумал ничего лучше, как пойти воевать; ставлю десять к одному, что он был «красным мундиром»[41]. Так вот история подшутила над Джо!

– Пап, мама сказала попросить у тебя денег на новое платье, – начала Луи, когда Сэм насмеялся вдоволь. Тот снова усмехнулся. – А то это уже все в пятнах.

– Да, женщины склонны к убийству, – продолжал свое Сэм. – В старой недоброй Европе и теперь женщины просят деревенских ведьм извести их мужей, потому что они устали подавать им кофе.

– Правда? – зачарованно