Книжная лавка фонарщика - Софи Остин

— Натаниэль не такой уж и плохой… — начала она, но не успела договорить: Уильям наклонился к ней и поцеловал.

Это был нежный, неуверенный поцелуй, и все ее тело откликнулось на него мгновенно: внутри, пробежав дрожью по рукам и ногами, разлилось тепло, и она, приоткрыв губы, ответила ему. Его пальцы скользнули по ее шее и остановились в ямочке между ключицами, где бешено бился ее пульс, отдаваясь эхом в каждой клеточке ее тела.

Тишину внезапно пронзил, отразившись от кирпичной стены, чей-то свист. Кто-то выкрикнул:

— Не рановато для этого?

Уильям, покраснев, прервал поцелуй и посмотрел Эвелин через плечо.

— Пойдем, — сказал он, предлагая ей руку. — Провожу тебя домой, пока народ в «Красном льве» не решил, что мы это тут для них стараемся.

Эвелин растерянно кивнула и пошла за ним, все еще чувствуя, как в груди колотится сердце.

Шли они молча, но тишина эта была совсем не той, к которой привыкла Эвелин, — не натянутая струна, а нечто совсем иное. Словно пространство между ними было заполнено неким ровным, спокойным гулом, от которого вечер становился теплее, а лунный свет в сгущающихся сумерках — ярче.

Когда они дошли до угла Лонг-Клоуз-Лейн, Эвелин остановилась. Уильям остановился вслед за ней. Его темные волосы в свете фонаря отливали золотом.

— Можешь оставить меня здесь, — сказала она. — Дальше я дойду сама.

Уильям нахмурился и, оглядев пустую улицу, произнес:

— Я обещал проводить тебя до дома, а не бросать на углу.

— Меня будет высматривать из окна моя мать, — ответила Эвелин, отпуская его руку. — Мало того что я приехала не в карете мистера Морриса…

— А, — перебил Уильям, кивая. — Понятно. Ты не хочешь, чтобы она узнала, что домой тебя проводил разбойник.

— Какой же ты разбойник? — сказала она с улыбкой на лице. — Разбойники не живут на Сент-Леонардс-Плейс с видом на парк и не пишут книги. А еще они не заключают крупных сделок с лучшими лондонскими издательствами.

Уильям потупил взгляд.

— Да, не заключают, — ответил он. — Но даже этого недостаточно, чтобы я мог проводить тебя до двери твоего дома?

Он произнес это как можно более непринужденно, однако взгляд его был прочно прикован к земле, а в голосе слышалась некоторая натянутость.

— Моя мать ожидает увидеть мистера Морриса, — объяснила Эвелин. — А ты не он. Это просто вызовет еще больше вопросов.

— Я не он, — согласился Уильям, подняв взгляд и посмотрев на нее с печальной улыбкой. — Хорошо, если ты хочешь, я оставлю тебя здесь, Эвелин. И прослежу, чтобы ты добралась до дома.

— Спокойной ночи, Уильям, — сказала она, раздумывая, поцеловать ли его в щеку или сделать реверанс, но так ничего и не решила.

— Спокойной ночи, Эвелин, — ответил он, встретившись с ней взглядом. — И прости меня еще раз за платье.

Но пока она шла к дому тетушки Клары, Эвелин вдруг осознала, что ей стало безразлично и платье, и то, что скажет мать, когда увидит ее. Теперь это все было где-то далеко-далеко — спрятано под пригоршней теплых слов, укрыто чудом поцелуя с Уильямом.

В ее теле была такая легкость, что ей казалось, будто она парит — чувство, доселе ей неведомое. Последние несколько метров до дома она практически бежала, а в ушах эхом отдавались слова Уильяма, будто все еще стоял рядом и снова ей их шептал: «Ради тебя, Эвелин, я сегодня пробрался сквозь заросли ежевики. Я ни для кого раньше такого не делал».

Но затем дверь открылась, и на пороге показалась тетушка Клара. Лицо у нее было осунувшееся и бледное.

— Что такое? — спросила Эвелин. — Что случилось?

Тетушка Клара отступила на шаг назад, пропуская ее, и Эвелин заметила на вешалке чьи-то шляпу и плащ.

А затем услышала доносящиеся из утренней гостиной мужской смех и звук шагов по деревянному полу.

И вот он уже стоял перед ней со словами:

— Милая моя дочь, как же я по тебе скучал!

Он притянул ее к себе и заключил в объятия, отдававшие пылью и виски, жарой и лошадьми, — и слова Уильяма выскользнули из ее рук и разбились об пол.

Глава 28

— А где матушка? — спросила Эвелин, высвобождаясь из его объятий.

— В утренней гостиной, — ответил отец. — Но…

Она не хотела дослушивать до конца. Добравшись до гостиной почти бегом, она закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной. Шторы в комнате были распахнуты, а повсюду горело столько свечей, что интерьер был похож на декорацию. Неудивительно, что, пока ее мать тихо стояла у камина, тетушка Клара, сгорая от недовольства, ходила под дверью.

— Эвелин! — В голосе Сесилии слышалась смесь упрека и беспокойства. — Твое платье! Что случилось?

— Скажите мне, что это сон, — произнесла Эвелин, крепко зажмуриваясь. — Скажите, что он мне померещился. — Сердце ее выпрыгивало из груди, а зубы стучали так, словно она нырнула под лед и осталась там, в черной воде.

— Если бы это был сон, я бы уже гуляла по Уитби, а не торчала в этом бедламе, — пробормотала тетушка Клара.

— Он хочет все исправить, — мягко сказала Сесилия, подходя к Эвелин и заправляя ей за ухо выбившийся локон. — Он говорит, что придумал способ все вернуть. Это ли не чудесно?

Она почувствовала спиной силу, с которой ее отец постучал в дверь.

— Эвелин, всему есть объяснение, клянусь.

— Какое? — процедила Эвелин. — Я думала, он в тюрьме!

— Долговое отделение — это не тюрьма, — возразила мать. — Оттуда можно уйти, как только рассчитаешься с долгами.

— Так что же? Он рассчитался?

— Практически со всеми, — ответил голос за дверью. — Впусти меня, Эвелин, пожалуйста. Меня ранит, когда со мной так обращается родная дочь.

Эвелин в ярости сдвинула брови:

— И чья же это вина? Ваша! Не надо было делать баснословные ставки в этом вашем лондонском клубе!

Сесилия возмущенно фыркнула:

— Что ты такое говоришь?

— Я все знаю, отец! — крикнула Эвелин через дверь. — Так что не надо являться сюда и разыгрывать сцену, будто совесть у вас чиста. Я ведь понимаю, что это не так.

— Не это ли я тебе говорила много лет назад? — съязвила тетушка Клара.

— Эвелин! — строго окликнула ее мать. — Отойди от двери и впусти отца. Дай ему объясниться.

Эвелин посмотрела на мать и на секунду подумала, что не сдвинется с места, что будет держать спиной дверь, пока не упадет, но отца в комнату