Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина
– Надо же, какая у Харлама бабуська, – удивлялась Марфа, – а, что, если внук в нее?
– Не бойся, твой муж, хоть и красавец, а телок еще тот, на мой взгляд. Ему, кроме тебя, никто не нужен.
– И то правда, – самодовольно соглашалась Марфа, – телок, телок самый что ни на есть настоящий. Но неужели это так заметно?
– Главное, что он тебя любит, а за остальное не переживай! – успокаивала ее Марица.
– Единственно, что меня беспокоит, – раздумчиво отмечала Марфа, это – то, что мой телок никогда не отказывается от спиртного. С чего бы это? Не пьют же наши греки.
– За редким исключением, – глубокомысленно заметила Марица, – видимо он – исключение, как наш патера.
* * *
Шестого Марта 53-го года вдруг что-то суперэкстраординарное приключилось в Осакаровке. Гудело в поселке все, что могло гудеть и на Печиестре и на станции, и на Рыбном заводе, Межрайбазе и Райпо, везде. Репродукторы на всех столбах сообщали о безвременной кончине отца народов – великого кормчего Иосифа Виссарионовича Сталина. Прямо под этими репродукторами у столбов стояли люди и плакали. Во многих местах развесили красные флаги с черной полосой. Кругом и везде плакали, не успевали утирать слезы. Плакали Кики, Генерал и Харитон Христопуло, Иван Балуевский, Алик Аслонян, Самсон Харитониди с женой и многие другие. Почему-то не плакали Ирини и Митька-Харитон, так, только хмурились.
Шли траурные дни. В каждом доме обсуждали страшное событие. Никто не ожидал его смерти. Казалось, Сталин должен жить вечно. И вдруг такая тяжкая потеря. Вся страна напряженно ждала последующих событий. Люди не знали, как теперь им жить без своего учителя и вождя, на которого буквально молился каждый гражданин Советского Союза, о котором слагали песни, с которым были связаны все успехи и надежды страны. Казалось, теперь СССР уязвим со всех сторон. Любая неказистая страна могла напасть и некому будет решить важные стратегические и тактические проблемы защиты Отечества. Везде и всюду звучали фамилии сталинского окружения: Маленков, Берия, Ворошилов, Молотов, Каганович, Хрущев, Булганин, героя войны, народного любимца Георгия Жукова. Ребята часто бывали свидетелями бесед старших о политических событиях в стране, о перестановках в руководстве. Но соплякам подросткам это было мало интересно. А вот Генерал всегда держал ушки на макушке и даже принимал участие в таких беседах. Из всех друзей – соседей только начитанный очкарик Альберт Фогель поддерживал его разговоры о Сталине и его окружении. Оба они были большими почитателями Сталинского гения и очень переживали его смерть. Однако Генерала удивляло то, что любовь к Сталину, не мешала Альберту быть довольным, что страну теперь возглавляет председатель Совета министров Георгий Маленков. Это он объяснял так:
– Отец говорит, что этот Маленков умный руководитель. Скоро мы заживем спокойно, некому теперь измываться над народом, и все смогут уехать туда откуда их выслали.
– Жалко Сталина! – сокрушался Генерал, поглядывая на висящую в рамке на почетном месте, над его кроватью репродукцию картины «Сталин и Ворошилов». – Лучше б Клим Ворошилов умер.
– Они такие друзья были, наверное, Ворошилов тоже скоро, с горя, умрет, – выдал свое умозаключение Альберт.
– Каким умным был Сталин! – горестно восклицал, подперев голову, Генерал. – И как он бошку оторвал самому Гитлеру! А? Не он – капут бы нашей стране и были бы мы рабами немцев. – Он озабочено посмотрел на друга. – Ты, Алька, не обижайся. Тебя я не имею ввиду.
– Я и не обижаюсь. Немцы ведь разные бывают. Взять хотя бы Эрнеста Тельмана… Вообще теперь, как известно, две Германии. Но ни в какую из них не поеду. Отец мечтает о любимом городе Энгельсе. Скучает по своему родному городу на реке Волге.
– И я никуда не поеду. Ни на Кавказ, ни в Грецию. Что мне там делать? Была б еще не капиталистической страной, другое дело. Там одни угнетают других. Капиталисты проклятые! Как бедные греки такое терпят!?
– Хоть бы разделились, как немцы и то лучше было б, – соображал Альберт.
– Какое у Сталина на картине волевое умное лицо, правда? – спрашивал Генерал несколько раз то у одного, то у другого друга, не сводя глаз с картины.
– Да, у Ворошилова не так. Вообще, мне из маршалов больше всех нравится Жуков, а тебе?
– Мне тоже, сам знаешь. Говорят, Жуков из греков. Может его когда-нибудь и выберут на место Сталина. Как ты думаешь?
– А, может, выберут Конева или Рокоссовского… Мне они тоже нравятся.
– Нет, Георгий Жуков лучше всех! Был бы высший класс, если б его выбрали! И наша страна все также была б всех сильней. Сто процентов, – уверенно заявлял Генерал, – наверное, коммунисты примут самое мудрое решение.
– Эх, что бы я не дал, чтоб попасть на похороны Сталина! – проговорил Иван Балуевский, нервно накручивая свои короткие жесткие кудри на пальцы.
– Можно было, да не успеем, – охладил его рассудительный Генерал.
В конце года из газет стало известно об аресте Лаврентия Берии, главы Министерства внутренних дел страны, близкого друга самого Сталина. Оказалось, и все верили в это, что все репрессии, все несправедливости, которые выпали на долю народонаселения страны происходили с ведома этого настоящего врага народа, ловко устроившегося у кормила власти. По его приказу из тюрем выпустили огромное, около миллиона, количество заключенных. Криминальная обстановка в стране, как рассказывали люди, резко ухудшилась. Теперь, когда Берию расстреляли, почти без суда и следствия, люди вздохнули. «Собаке-собачья смерть!», – говорили они, поделом ему: не надо было ни за что, ни про что гноить и сживать со света все эти годы столько невинных душ.
* * *
Настя была единственной дочерью капитана милиции, Ахтареева Андрея Петровича и медсестры Нелли Ивановны. Дочь росла в голодные годы, но в их семье был более или менее достаток. По крайней мере, они не бедствовали и к столу всегда был хлеб с маленьким кусочком масла. Дочери уже было одиннадцать лет, когда после войны, офицера запаса, Ахтареева направили работать милиционером сначала в Караганду, потом, с повышением звания, в Осакаровку, Карагандинской области, возглавить тамошнюю милицию. Зарабатывал он, по тем временам, не так уж плохо. Мать, полунемка, но очень похожая на своих германских предков, работала пол дня в поликлинике, а остальное время проводила за работой по дому. Работала она истово, муж даже пенял ей, что хотел бы больше видеть ее около себя, а не за бесконечной уборкой дома. Но, так же истово любя мужа и дочь, она день и, бывало, ночью продолжала находить
