Синдром неизвестности. Рассказы - Евгений Александрович Шкловский

– Что, не понравилось? – Отец улыбнулся.

Он кивнул.

– Неудивительно, – согласился отец, – надо привыкнуть. – Он сделал паузу. – А тебе и не надо. Не очень это полезно.

– А ты почему пьешь? – простодушно спросил он.

– Я? – Отец задумался. – Так уж получилось по жизни. Сначала не нравилось, а потом привык. – Он отхлебнул и снова ушел в себя.

Отец был молчаливым, сосредоточенным на чем-то своем, но после кружки крепкого, своего чая мог и разговориться, вспомнить какой-нибудь эпизод из фронтовой или лагерной жизни. Память у него была подробная до мелочей, как будто все прожитое стояло перед глазами. Даже имена людей, про кого рассказывал, помнил. Хотя какая разница, в конце концов, как кого звали, если Костя все равно не был с ними знаком. А отец будто только что с ними расстался.

Да вот хотя бы история про скрипку, которую солдат из отцовского взвода раздобыл в только что взятом германском городе. В прошлом Гриша (так вроде бы его звали) был музыкантом. Вояка он был так себе, хиленький, то ногу натрет сапогом, то сухожилие повредит. Связист, рацию тяжелую таскал. Но ничего, справлялся. Да и куда деваться? Под пулями сидел – не дрейфил. Ни разу не подвел.

А со скрипкой неладно вышло, чуть под трибунал не загремел за мародерство. Командир полка на этот счет суров был, сам не тащил и другим не давал. Многим это не нравилось. Враг есть враг, почему бы не попользоваться его имуществом? Тем более что конец войны уже замаячил, всем хотелось что-нибудь привезти из-за границы, просто полезное или для продажи. Радиоприемники пользовались спросом, пластинки, слесарный инструмент, не говоря уже про шмотки, не столько даже для себя, сколько для семьи, для детей, для жен, для любимых, офицеры не прочь были и чем-то покрупнее разжиться, тем же мотоциклом, на худой конец велосипедом. Но это у кого возможность была для транспортировки.

Все складировалось в машинах, на которых их везли, а тут внезапно командир полка нагрянул, устроил шмон. Гриша и попался со скрипкой: что, как, откуда? Отобрали скрипку вместе с футляром. До этого он сыграл на ней несколько опусов – Моцарт, Перголези, Скрябин… Классная скрипка, может, и не Страдивари, но все равно, да и играл душевно, явно талант!

Отец видел, какое у Гриши расстроенное лицо, когда скрипку отняли. Он знал, где все конфискованное находится, там и отыскал ее и Грише прямо перед дембелем вернул, осчастливил человека. Красивая такая история. Но отец точно не придумал ее.

К чифирю это, впрочем, отношения имело косвенное. Правда, на фронте тоже чифирили, не без того. Просто отцовское, а может, и дедово, неузнанное, входило в Сигалова в странной связи именно с этим напитком, так что и он стал заваривать круто, другие только удивлялись.

Сигалов не то что этим гордился, но привычке своей не изменял. Он уже крупный пост занимал, отцовской кружкой пользовался только дома, но сослуживцы знали: если совещание, то непременно с чаепитием, причем чай заваривался такой, что кое-кому дурно становилось.

Про наследственного зэка он уже не говорил, лишь изредка, в узком кругу, но всем и так было известно, и это придавало его кряжистой фигуре за большим письменным столом, покрытым сверху зеленым сукном, особую значительность – лицо с тяжелым подбородком и выпуклыми надбровными дугами, отчего и взгляд казался угрюмым, пристально-испытующим.

Нетрудно поверить, что у такого человека за спиной много чего разного, драматического, и дело даже не в деде, не в отце, а в нем самом, в его собственной судьбе.

На самом деле все у Сигалова складывалось замечательно: уже с молодости стремительный карьерный рост, работа в серьезных организациях на руководящих постах, чему вовсе не помешало (хотя могло бы) лагерное прошлое отца. Человек вроде не злой и не вредный, хотя в важную минуту, если нужно соответствовать, мог показать не просто характер – нрав! Решительность и твердость, другими словами.

Он и соответствовал, и все решения принимались им обычно за чаепитием, а настой отдаленно напоминал своей чернотой и запахом все тот же пресловутый чифирь. И если кто-то считал, что именно на таких серьезных мужиках держится вся система, то, возможно, был не так уж неправ. У кого водка, у кого… чифирь. Хотя и водка тоже. Или коньяк.

При этом Сигалов помнил и про отца, и про деда, про их судьбу, вполне схожую с судьбами многих.

Это история, говорил Константин Захарович, она с людьми не считается. Лицо его при этом мрачнело, скулы каменели, густые темные с проседью брови наплывали на глаза, и весь он становился похож на большой замшелый валун.

Это моя история, говорил Сигалов, словно кто-то хотел ее у него отнять. Какая есть, такая есть, нам от нее никуда не деться. Она в нас, хотим мы или не хотим. Он произносил это с таким нажимом и так оглядывал собеседников, что становилось немного не по себе.

С ним предпочитали не дискутировать. Пусть, у каждого свои представления. Тем более что человек занимает видное положение, а кому хочется рисковать своим собственным?

Возможно, именно такие люди и могли удерживаться на высоких постах, всякие крупные чиновники, директора, администраторы и т. д. Начальники, одним словом. Кряжистые, насупленные, строгие…

Когда он вернулся домой, сына уже увезли. И это тоже была его история.

Упрямая

– Никуда я не поеду, – твердо заявляет она, – останусь здесь.

Она сидит в большом обитом коричневым плюшем кресле, купленном специально для нее. Возле – торшер с желтым абажуром и узкий полированный журнальный столик со стопкой газет. Она много смотрит телевизор, читает, в кресле ей комфортно. Облаченная в бордовый мохеровый халат, она кажется маленькой, меньше, чем на самом деле. На притененном лице морщин почти незаметно, нет, она вовсе еще не старая, в ней еще много интереса к жизни, много энергии, хотя она быстро устает, на тумбочке возле кровати коробка с кучей лекарств.

Уговаривать ее бесполезно, вот уж кто чемпион по упрямству, так это она.

– Но почему?

– Не хочу.

– Ну и глупо. Были бы все вместе. Вместе спокойней.

Она отрицательно машет головой и еще глубже погружается в кресло.

– Ты пойми, всем будет лучше, если ты будешь с нами. Зачем тебе оставаться одной? Ситуация не простая, подонков всегда хватает, сама знаешь.

Знает ли она?

Настойчивый стук или наглый трезвон в дверь… Содрогающееся от ударов ногой дерево. Затаенное молчание или