Крысиха - Гюнтер Грасс
Давайте вспомним: бурные дискуссии того времени замедлили быструю трансформацию тактических снарядов в стратегические нейтронные бомбы. Но потерянное время можно наверстать, тем более что ресурсов достаточно. Тот, кто хочет надолго сохранить наши величайшие культурные ценности – а я уверен, что все депутаты разделяют это стремление, – должен требовать производства большого количества щадящих бомб.
Разумеется, это требование распространяется на обе сверхдержавы. Равновесию ужаса должно соответствовать равновесие щажения. Поэтому необходимо особое соглашение, которое обязывает использовать нейтронную бомбу как щадящую бомбу исключительно для защиты культурных ценностей. Созданная представителями обоих военно-политических блоков комиссия будет, если мы этого захотим, сначала в Европе, а затем и на других континентах, составлять списки важнейших культурных центров. Затем необходимо будет определить зоны щажения, равномерно распределив их между сторонами. Наконец, обеим сторонам необходимо будет наращивать свой потенциал, поскольку существующих возможностей будет недостаточно. Мы хотим сохранить как можно больше культурных материалов, которые иначе были бы обречены на атомное уничтожение.
Если я правильно понимаю ваши реплики, дамы и господа, то вы начинаете проявлять интерес. Вы призываете меня перейти к сути дела. Вы страстно восклицаете: Искусство – дело вкуса!
Вы совершенно правы. Но наш вкус в вопросах искусства проявится, как только мы у себя дома, на германо-германской территории, назовем имена того, что достойно сохранения: я предлагаю подвергнуть нейтронизации Бамберг и Дрезден, при этом вам могут помочь такие ориентиры, как восстановленная Опера Земпера и Бамбергский всадник. Далее могли бы следовать, не берусь утверждать точно, здесь – Ротенбург-об-дер-Таубер, там – Штральзунд, затем Любек и Баутцен…
Я прошу вас, дамы и господа, – большое спасибо, господин председатель, – воздержаться от таких выкриков, как: А что насчет Целле? или Почему не Байройт? – поскольку общегерманский аспект планируемого сбережения должен быть в приоритете.
Поскольку можно предположить, что большинство городов – поскольку везде есть какие-то остатки культуры – будут бороться за честь быть подвергнутыми поддерживающей искусство нейтронизации, то на будущую отборочную комиссию ляжет огромная ответственность. Ей предстоит продемонстрировать глубокое понимание искусства. Но также ей придется научиться говорить нет, как только станет ясно, что тот или иной город, будь то Лейпциг, Штутгарт, Магдебург или Франкфурт-на-Майне, остается целью для традиционных видов оружия.
Однако да! И я глубоко сожалею. Больно признавать, что многие европейские столицы не смогут претендовать на нейтронную защиту. Однако, если бы было принято решение действовать своевременно, значительную часть всех культурных ценностей, находящихся под угрозой ядерного удара, можно было бы переместить в города, которым гарантирована сберегающая нейтронизация.
Например, сокровища Ватикана можно было бы перевезти в Авиньон, шедевры Лувра – в Страсбург, а то, что может предложить Варшава, – в Краков, и даже жемчужины восточно-берлинского Музейного острова можно было бы переместить в бережно охраняемый культурный центр Веймара. Я не исключаю, что люди добровольно, пусть и с грустью, согласятся отправить свои любимые соборы, изысканные барочные фасады, крестильные купели, которыми пользовались поколения, и привычные статуи святых в зоны щажения. Это была бы общеевропейская трансакция, благодаря которой, кстати, могли бы появиться новые рабочие места. Почему бы нам, например, не перенести Кёльнский собор в Динкельсбюль или лондонский Тауэр в Стратфорд?
Ведь, дамы и господа, на что мы только не пошли бы ради спасения памятников европейской культуры! Вот так Европа смогла бы в последний раз продемонстрировать свое величие и стать примером для подражания, чтобы другие континенты последовали бы за нами, но уже более осмотрительно. Поэтому позвольте мне сделать личное замечание, которое, если позволит господин председатель, кажется мне уместным в этот час: если моему родному городу Данцигу, который с конца последней мировой войны носит название Гданьск, посчастливится оказаться среди городов, подвергнутых щадящей нейтронизации, то есть сохраниться со всеми своими башнями, фронтонами, фахверковыми домами и фонтаном Нептуна, со всей своей готической строгостью пережив третью мировую войну, то я бы с легкостью пошел на любую жертву.
Конечно, прокричат: Это бесчеловечно! Это цинизм! Я и сам сначала задавался вопросом: какой смысл в защите культуры, если в этих подвергнутых нейтронному облучению городах из всякой жизни, в которой, как говорится в Библии, есть дух, будут выжаты все соки? Кто же останется, чтобы любоваться сбереженным и восклицать с изумлением: Какая непреходящая красота!
Но мы не должны позволить смутить себя. У нас нет другого выбора. Как и свобода, искусство требует жертв. Поэтому, дамы и господа, вам следует принять твердое решение.
Однако когда я оглядываюсь на зал пленарных заседаний и вижу, что скамьи опустели, более того, когда я остаюсь совершенно один в этом высоком доме – ведь даже канцлер с кабинетом исчезли, – во мне начинают зарождаться сомнения. Я спрашиваю себя: будут ли отсутствующие депутаты готовы на такую же последовательную поддержку искусства, какую они продемонстрировали в другом случае, когда нужно было защищать нашу свободу, когда они большинством голосов одобрили эти штуковины – как их там еще называют? – средней дальности?
Но они ушли, больше недоступны для слова. Я бы с удовольствием предложил дополнительные меры для более совершенной защиты нейтронизированных памятников культуры. Речь идет о грязи после.
Как мне известно из постчеловеческих источников и как уверяют все эксперты, после Большого взрыва небо затянут облака пепла. Бури разнесут по всему земному шару этот плотный символ последней человеческой возможности, так что уцелевшие соборы, богато украшенные замки и жизнерадостные фасады в стиле барокко вскоре почернеют от копоти. На всем будет копоть. Густая сальная копоть. Будет нанесен непоправимый ущерб. Бедствие! Посрамление культуры! Никто не хочет слушать? Эй, канцлер!
Он ушел, оставив после себя лишь крошки. А мы должны действовать прямо сейчас! Необходимо выделить средства на исследования, мобилизовать немецкий изобретательский дух и призвать наши химические концерны разработать легко удаляемое защитное покрытие, чтобы копоть не осталась на веки вечные…
Я понимаю, вопрос остается открытым: кто, черт возьми, будет потом удалять эти защитные покрытия? Если бы вы, господа из оппозиции, были здесь, вы бы, наверное, прервали меня выкриками: Да все люди уже будут облучены, обессочены, издохнут! Но я все же вижу выход. Ведь не все тяготы, как говорится в Библии, должны ложиться на плечи человечества. Вспомните об удивительной живучести обыкновенной бродячей серой крысы, Rattus norvegicus. Она переживет нас. Она обнаружит наши бережно сохраненные культурные ценности. Всегда преданная человеку, выжившая крыса – любопытная, как и все крысы, – будет сантиметр за сантиметром сдирать почерневшие от копоти защитные слои и изумляться нетронутому великолепию…
Затем я уже перестал видеть во сне, как произношу речь в бундестаге. Свою последнюю фразу – Благодарю вас, дамы и господа, за ваше красноречивое отсутствие! – я произнес наяву.
Как хорошо, что еще ничего не решено: наш господин Мацерат в пути, корабль входит в порт Висбю, моя новогодняя крыса спит и, возможно, ей снится Третья программа, но в лесах Гриммов растет сопротивление – все сказочные персонажи полны решимости.
Как мы можем представить себе каждого из семи гномов по отдельности? Что еще можно сказать о Йоринде и Йорингеле, кроме того, что из всех печальных пар они – самая печальная? Заслуживает ли более пристального внимания необходимость поцелуя?
Все это и многое другое хочет узнать наш господин Мацерат, как только вернется из Польши. Ему нравится, что я наделяю всех семерых анархическим духом, но он хочет видеть каждого гнома оснащенным индивидуальностью. Например, Второй гном мог бы вести бухгалтерский учет каждого поцелуя Принца, а Четвертый – подражать пробуждающему поцелуем Принцу; позже мы увидим,
