Черная метель - Элисон Стайн

Рэй успел вложить мне в ладонь крошечный листок бумаги.

Амелия подняла на меня глаза. Мама ничего не заметила. Отец тоже. Они стояли поодаль, возле дома. Моя сестра прикрыла листок рукой, чтобы его не было видно. Этот ее жест, попытка помочь вызвала у меня новый приступ плача.

Амелия все держала меня за руку, а родители зашли в дом. Они то ли спорили, то ли решали, как меня наказать. Как будто это я была виновата в том, что Сэм и Рэй сюда приехали. Как будто это я навлекла на нас все беды: засуху, нашествие саранчи, а теперь еще и осуждение местных жителей. Едва мы успели здесь появиться, люди уже знали, кто мы такие: переселенцы с причудами, мигранты-опрощенцы, недружелюбные, отсталые и странные. Гнев моего отца прилип к нам, как грязь, которую никогда не смыть.

Когда мы остались одни, Амелия выпустила мою руку. На ладони у меня лежала записка, крошечная и белая, как бумажные кораблики, которые мы когда-то складывали и отправляли обреченно плыть вниз по течению. От волнения я не могла пошевелиться. Заметив это, Амелия сама развернула записку.

Там был телефонный номер.

19

Я шла по полю вдоль рядка, поливая картофель. Когда мы приехали в Бескровную Долину, отец обработал землю арендованной техникой. Оборудование постоянно ломалось, и на расчистку земли ушло больше времени, чем он планировал.

Здесь все занимало больше времени и давалось с большим трудом.

Мы с Амелией тогда ходили по рядам, помогая подготовить поля к посадке, подбирали и отбрасывали камни и разбивали большие комья земли руками. В Огайо мы собирали камни у ручья. Но в Колорадо камни были пыльными и сухими. Они очень давно не видели воды.

«Это не самый лучший способ полива», – думала я, осторожно шагая вдоль ряда, наклоняясь к каждому растению, давая ему напиться воды и стараясь ее не расплескать.

Я знала, что этого недостаточно.

Большую часть работ на ферме мы выполняли не самым лучшим способом. Не самым быстрым и уж точно не самым легким. Подметали мы метлами. Ночью снова появлялась пыль, и утром все начиналось сначала. Здесь эльфы не шили нам обувь, и Румпельштильцхен не превращал солому во что пожелаешь – местным неиссякаемым ресурсом была пыль, которая появлялась, как по волшебству, постоянно и где угодно.

Длинные стебли картофеля, покрытые листвой, возвышались над землей. На каждом растении под землей росла только одна картофелина. Многовато ботвы для такого количества крахмала, думалось мне. Но я делала то, что велел отец. Поливала и шла дальше.

За работой я мысленно повторяла цифры телефонного номера с той бумажки, которую дал мне Рэй. Это был, наверное, его номер или, может быть, Сэма.

Однажды я решила ему позвонить. Утром мама уехала на работу, а отец допил кофе и ушел, оставив кружку в грязном кружочке на кухонном столе. Я стала ждать, пока Амелия выйдет покормить животных. Услышав, как хлопнула задняя дверь, я бросилась в спальню родителей.

Раньше я сюда не заходила. Кровать была аккуратно застелена стегаными одеялами. Перед уходом на работу мама идеально ее застелила. Шторы были все еще задернуты, в комнате царил полумрак. На ночном столике я не увидела того, что искала; там лежали отцовские книги по сельскому хозяйству и стояла керосиновая лампа.

Я подошла к высокому старинному комоду из светлого дуба. Мама накрыла его вышитой цветами льняной скатертью с фестонами по краям. На комоде стояла наша с Амелией фотография в рамочке.

Снимок был сделан несколько лет назад; мы стояли у ручья в Огайо, весело смеялись и понятия не имели, как вскоре изменится наш мир. На комоде лежали отцовские карманные часы; цепочка обвивалась вокруг них, как хвост дракона. Если перед уходом в поле он оставил их, то оставил и то, что я искала.

Но я нигде не могла это найти. Я заглянула за фотографию, пошарила за зеркалом, стоявшим на комоде. Ничего.

Тогда я открыла первый ящик комода. Он застрял и заскрипел, и я оглянулась на открытую дверь спальни. Никого. Амелия и отец еще во дворе. Рыться в ящиках приходилось, стоя спиной к двери, но нужно было проверить их все. В этом ящике лежали ряды заштопанных мамой носков. Я уже сбиралась перейти к следующему ящику, когда вдруг нащупала в глубине что-то твердое. Оно было размером с ладонь, прохладное на ощупь.

Это был телефон моего отца, засунутый под носки в ящике, как что-то запретное.

Я достала его из ящика. Номер Рэя я помнила наизусть. Правда, я понятия не имела, что ему сказать. Но это не имело значения. Мне нужно было всего лишь дозвониться, дотянуться до него. Просто набрать номер.

Я попыталась включить телефон.

Но экран остался черным.

Я снова нажала кнопку, подождала. Нажала сильнее.

Телефон не включался. Оставался темным, мертвым. Я еще раз пошарила в глубине ящика, но зарядного устройства там не оказалось. Если бы оно нашлось, мне пришлось бы незаметно подключить его, когда отец включит генератор. Я оглядела всю комнату. Кресло-качалка с висящей на спинке отцовской одеждой. Шкаф, дверца которого слегка приоткрыта, а за ней виднеется ряд маминых длинных платьев. Зарядное устройство выделялось бы на общем фоне, как пришелец из будущего в прошлом. Никакого шнура нигде не было видно.

– Тея? – донесся откуда-то голос Амелии. Где-то хлопнула дверь.

Я бросила бесполезный телефон обратно и задвинула ящик.

Иногда, занимаясь домашними делами, я вспоминала язык глухонемых. После того как Сэм и Рэй побывали на нашей ферме, мы с Амелией не доставали из тайника пособие по этому языку, даже когда оставались одни после маминого ухода на работу. У меня все время было такое ощущение, что за мной наблюдают. Что отец каким-нибудь образом обязательно все узнает. Продолжать занятия с Амелией я не могла – а больше было не с кем.

Но я помнила эти жесты и их значения. Опустив на землю кувшин с водой, я повторяла их, шевеля пальцами. Я практиковалась по ночам, лежа в темноте. Я очень уставала, помогая сестре по утрам и отцу после обеда; время до вечера тянулось бесконечно. Я быстро засыпала, а утро наступало слишком рано. Просыпалась я на восходе, как после дурного сна.

Интересно, какой жест означает «пшеница»? А каким обозначают «облако»? Как показать