Комната одиночества - Александр Павлович Волков

Первым мне этот «жареный материал» преподнес Серега Васильев, тот, с которым я поводил время в ожидании распределения. Серега назвал фамилию Вальки, посмаковал подробности и ушел из темы, как ни в чем не бывало. Поначалу я не придал этому факту значения, ну, переспала девчонка со знакомым или с другом, ну и что? Я что, под венец, что ли, с ней собрался? Но потом Серега меня достал, когда сообщил, что Валька с упорством эпилептика каждого знакомого парня старалась в свой дом затащить, познакомить с папой да мамой. А это уже симптом! Я насторожился. И когда встретился с Валькой, то вел себя внимательно, не распускался особо. Ну, сходили в кабачок, а далее по старой программе. А она вся такая грустная, заманчивая, все переводит разговор на то, что все ее подруги уже замужем, а что ей надоела жизнь одиночки. Ну, это и я понять могу. Оказались мы, в конце концов, в моем гостиничном номере, это я про кульминацию. Помнится, сидел на кровати в этой самой задрипанной гостинице для флотских офицеров, посматривал на Вальку и, почему-то она казалась мне очень красивой, такая вся в разводах от света фонарей за окном, с тоской в глазах, ну прямо как у Бодлера: «Ты в черно-розовом полна приятных чар». Не знаю почему, но тогда мне вспомнились именно эти строки. Наверное, потому, что других не знал. Так вот, посмотрел я на нее и говорю:

– Слушай, ты ведь знаешь, я не лохатый.

– Ну и что? – спрашивает Валька.

– Так вам же нужен, чтоб по морям плавал да деньгу зашибал!

Не обиделась, не убежала. Сделала вид, что надулась. Даже на Машку в чем-то стала похожа. Та тоже имела привычку надуваться. Бывало, залезешь ей под шкуру каким-нибудь забористым словом, а она все старается в шутку перевести. А когда деваться некуда, то делает вид, что обижается, но не сильно, чтоб только я не психанул и не выгнал ее к чертовой матери.

Вот и Валька так. И тогда я понял, она поставила цель перед собой и любыми средствами решила этой цели добиться. Нужно замуж, и все! Неважно за кого. А что, все правильно, каждый теперь устраивается, как может. Бедная Валька. В общем, я тогда почему-то расчувствовался на этой почве, возьми и брякни:

– Выйдешь за меня?

А Валька мгновенно замерла, будто в зобу дыхание сперло, и посмотрела на меня так, что ее глаза стали, как у подводной лодки, лежащей на боку. Ясно, что тренировалась специально для такого ответственного момента. Говорит мне в ответ, как будто у нее начался приступ бронхиальной астмы, с таким характерным придыханием:

– Ты шутишь, любимый?

Нет, я чуть не рассмеялся, честное слово: «любимый» – во, загнула. Интересно, если б ей каждый предлагал после проведенной ночи идти под венец, она бы каждому говорила: «любимый»?

Но раз меня черт дернул пошутить насчет женитьбы, пришлось тащиться домой к Вальке и знакомиться с папой и мамой. А дома у Вальки хозяйство. Машина, виноградник, мама завсектором центрального универмага. А я-то думаю, что это Валька упакована в такие фирмовые шмоточки, что глаз не оторвешь. Не то, что я, джинсы третий год таскаю. В общем, распустил я хвост, наехал родителям на уши, как я и ожидал, лопухами оказались, ни бельмеса не соображали в проблемах, кроме доставки товара и хозяйственных дел. Ну, в общем, поженились мы с Валькой, пожили немного, и я узнал от ребят, что начпо влетел в Поти в аварию. Да не просто влетел, а вылетел из нее, да с переломом лонного сочленения. А это похуже, чем проломленная голова! Уж я-то знаю. Я тогда представил себе, как машина начпо врезалась в другую машину, вернее, можно себе представить, как переломилась пополам фигура начпо, ведь он всегда сидел, как в зубоврачебном кабинете.

Так вот, шел я с Валькой, женой, значит, по тропинке, что протоптана в заповеднике неподалеку от мыса Айя. Тропинка вьется по самому краю обрыва, внизу плещется море, как подумаешь, что можно упасть и не собрать костей, то становится не по себе. Да еще был редкий туман, клубился так романтично, ну прямо как в детских фильмах про пиратов. Оставалось дело за малым, чтоб кто-то попытался нас ограбить. Валька тогда, если б, конечно, напали, попросила оставить деньги, вещи и жизнь, а остальное, мол, пусть забирают. Ну ладно, шутки в сторону, так вот, послышались голоса впереди. Валька спрашивает:

– Кого это носит в такую погоду?

Интересно она рассуждает, будто я вижу сквозь туман. Но стало ясно, что она думает о том же, что и я. Имела в виду, что только я, придурок, мог вытащить ее, умудренную жизнью женщину, на прогулку в горы. Далась, так, наверное, думала она, мне эта красота!

Голоса стали приближаться, из-за поворота показалась группа подростков. Я, естественно, уступил им дорогу. Еще не хватало начать бодаться с этими ублюдками! Валька заулыбалась, стоило этим подсвинкам пройти мимо. Вечно ей мерещатся грабители да насильники над личностью, стоит выйти на улицу, а тем более отойти на несколько сотен метров от городской черты.

Мы двинулись дальше, но тут я лицом к лицу столкнулся с начпо. Он ковылял, опираясь на палочку, с грустным, как мне казалось, и это, мягко говоря, выражением на лице, которое было серым, как туман, смешанный с выхлопными газами автомобилей. Я сразу отметил, что начпо сильно сдал. Глаза запали глубоко, испугал их блеск, как у алкоголика с утра, до опохмелки. Кисти рук покрыты морщинистой кожей, и ногти были грязно-желтого цвета. Я даже подумал: «Не жилец!»

– Здравия желаю, товарищ капитан второго ранга! – начал я довольно бодро.

А что, уже можно было. Кто-то говорил уже в истории: «Нынче можно!» Я понял, что он не станет со мной разговаривать так, как когда-то в своем кабинете.

Начпо вскинул голову, и в глазах его застыло изумление, или недоумение. Стало ясно, что сейчас к нему редко кто обращался из старых знакомых. Он говорил и часто-часто моргал, я понял – не знает, что сказать, ведь обычно его взгляд отливал металлом. Странно даже, но начпо разговаривал со мной чуть ли не заискивающим тоном! Или мне показалось! Что значит болезнь! И смерть не за горами! И сука костлявая всех уравняет.

– Здравствуй, дорогой, – начал начпо и запнулся. Я понял, что он забыл мою фамилию. Я представился. Начпо искривил