Несбывшаяся жизнь. Книга первая - Мария Метлицкая
Он помолчал.
– Слушай, Лиз, – он смутился. – А ты что, его все еще любишь?
Лиза горько усмехнулась.
– Ты справишься, – сказал Васильич. – Ты, как моя Полинушка, сильная. В общем, живи дальше, девочка, жизнь продолжается… Дочь у тебя, надо жить. А обо всей этой компашке забудь. Просто забудь. Зачеркни. Такой мой тебе, Лизавета, совет.
Лиза громко всхлипнула, и тут Васильич добавил:
– Женился он, Лизка. Сталинка невесту нашла. Свадьбу справили наспех – я там не был, чувствовал себя херово. Но фотографии видел: племянничек заезжал. Проститься заехал, накоротко. Смущенный был, растерянный, хотя какая разница… Все сестрица моя, чтоб ее… Поставила условие: женишься – поедешь за кордон. Откажешься – сиди дальше, зад просиживай. Он поартачился и согласился. Вот так. Забудь его, Лиз. Не по тебе он. Тебе настоящий мужик нужен, а не этот сопляк.
И, еще раз вздохнув, Васильич положил трубку.
В ушах стучали размеренные короткие гудки.
«Вот и все, – думала Лиза. – Вот и все».
Дым женился.
Все. Его больше нет. И не будет.
А она сейчас пойдет заниматься своими обычными делами. Стирать, гладить, варить суп. А завтра пойдет на работу. Общаться с коллегами, улыбаться больным, делать назначения, утешать, лечить. Просыпаться по утрам, завтракать, отводить дочку в сад, стоять в очередях, наспех ужинать, смотреть телевизор, купать дочку, читать ей книжки, рассказывать сказки, укладываться спать.
Все будет именно так.
Потому что все когда-нибудь заканчивается и все проходит. Даже любовь.
У одних вдруг: проснулся и понял – свободен. Свободен от всей этой тягомотины: страданий, обид, надежд, разочарований и снова надежд, от вожделения, от слез и отчаяния, от всего. У других дотлевает долго и мучительно…
Ничто не длится вечно, если нет источника питания. Огонь нужно поддерживать, а не выплескивать в него опивки.
«Все, перелистнули. Начинаем новую главу. И на нашей улице перевернется грузовик с апельсинами», – вспомнила она вычитанную где-то фразу.
У нее есть Анюта.
5
Пришла осень.
Сентябрь был неожиданно ясным и теплым. Краснели, желтели и опадали листья, по ночам шли короткие дожди, но по утрам почти по-летнему светило и грело солнце.
Дача явно пошла Анюте на пользу: дочка вытянулась, загорела, наела приличные щечки и стала невозможно говорливой. Дорога из детского сада, куда Лиза стабильно опаздывала, занимала не меньше сорока минут, и по дороге малышка непрерывно болтала.
Застывали у витрин. Вернее, застывала Анюта. Заходили в любимый Дом фарфора – разглядывали люстры, вазы и фарфоровые фигурки, дорогие сервизы.
Потом шли в булочную, покупали теплые, сладковатые, «загорелые», по словам Анюты, посыпанные маком бублики. Годились и сладкие, с орешками и изюмом, калорийные булочки. В молочном покупали бутылку молока и садились на скамейку – «ужинали».
– Мам, ты хорошая! – вздыхала Анюта. – Спасибо тебе.
– За что? – удивлялась Лиза.
– За такой ужин, – отвечала Анюта. – Не котлеты с макаронами или жареная рыба, – ты знаешь, как я ее ненавижу! – речь иллюстрировала гримаса отвращения. – А бублики и молоко, мое самое любимое! А мороженое, мам? Ты мне купишь мороженое?
– Мороженое не отменяется, – вздыхала Лиза. – Хотя, наверное, я поступаю неправильно. Кормлю тебя вкусным, а не полезным. В общем, иду у тебя на поводу.
– Вкусное еще полезнее, чем полезное! – с жаром вступала Анюта. – Потому что вкусное поднимает настроение!
– А ты у меня мудрец, – смеялась Лиза. – Ну что, вперед, за мороженым?
И, взявшись за руки, они продолжали свой путь.
Зато дома не надо было возиться с ужином, а можно было играть, читать, и просто ничего не делать!
После ночных Лиза начинала дремать, и Анюта шла в уголок, брала куклу или раскраски и сидела тихо как мышка.
– Мама спит, она устала,– шептала она.– Ну и я играть не стала. Я волчка не завожу, я уселась и сижу[2].
Денег по-прежнему хронически не хватало. Да и с ночными дежурствами пришлось распрощаться – какие ночные, когда у тебя ребенок?
В ноябре, встретив уставшую и бледную Лизу, заведующая детсадом окликнула ее, остановилась, внимательно оглядела и решительно заявила:
– Все, Елизавета, это край. Ты себя в зеркало видела? Отдавай Аню на пятидневку – иначе свалишься, заболеешь! А что тогда? Подумай: мы своим детям нужны здоровыми!
Лиза замахала руками:
– Какая пятидневка, Ольга Семеновна? Нет, ни за что! Всю неделю ее не видеть? Да я и представить себе не могу! Да что я, не обо мне речь! Нет, спасибо, но точно нет!
– Подумай, – вздохнула заведующая. – И поверь, ничего страшного в этом нет. Сколько детей ходит – и что, все от тоски иссохли? Зайди, посмотри – здоровые веселые дети! И, кстати, не только от матерей-одиночек… Аня любит сад, сама знаешь. С детьми ладит хорошо, без конфликтов. Умеет за себя постоять. Да и я пригляжу. Объяснишь, она девочка умная… Ты подумай, Лиза. Не уговариваю! – просто подумай.
Подумала Лиза – и решила попробовать. В конце концов, Ольга Семеновна права: Анюта любит сад, ходит туда с удовольствием. С ребятами она дружит, воспитатели ее любят, а если не понравится – Лиза ее заберет, в тот же день и заберет. И поставит точку в этой истории.
Только не потому, что она устала. А потому, что без ночных подработок тяжко: деньги нужны как воздух. Надо кухню покрасить, старая краска облупилась и висит клочьями. Анюте зимнюю куртку и хорошо бы новую кушетку. И на летний отдых пора начинать копить – второго лета с еженедельными мотаниями Лиза не выдержит. Ей надо отдохнуть, хотя бы на следующий год, раз уж в этом не получилось… Дочка мечтает о море, да и Лиза мечтает: море ей снится.
Кто больше страдал оттого, что Анюта пошла на пятидневку? Конечно, Лиза. Плакала по ночам, не могла справиться с чувством вины, корила себя, что не выдержала, сломалась. Мало ли матерей-одиночек, но не у всех дети на пятидневке! А она отдала. Не читает ей на ночь сказку, не укрывает одеяльцем, «уютненько», как говорит Анюта, и поутру ее расчесывает не мама – нежно и терпеливо, вплетая в тонкие золотистые блестящие волосики атласную ленточку.
Не мама, а воспитательница.
– Нин Иванна делает больно, а Оксана Владимировна нет. Когда Нин Иванна, я, мамочка, морщусь и плакаю, – говорила Анюта, и Лизино сердце разрывалось.
С каким-то тайным мазохистским удовольствием Лиза раскачивала эту лодку: раз дочери
