Крысиха - Гюнтер Грасс
Многоголосый хор медуз лег поверх стука приглушенных судовых двигателей. На борт поднялись трое мужчин в форме. Дамрока предъявила проштампованные документы. Пограничники вежливы, обстоятельны. Явно ожидавшие появления исследовательского судна в водах ГДР, они тщательно осматривают корабль. Без лишних комментариев пересчитывают подвесные койки. Они доброжелательно рассматривают результаты измерений. Им симпатичны наглядные таблицы и статистические данные; но когда океанографша чересчур рьяно расспрашивает их о пении медуз, пограничники сразу же настораживаются. Они резко все отрицают: никакого пения они не слышат. Такое количество медуз вполне нормально. К слову, всякий знает, по крайней мере в ГДР, что медузы не умеют петь.
Благодаря вразумляющему толчку машинистше удается удержать океанографшу от демонстрации пения медуз на магнитофонной записи. Дамрока пытается развеять служебные подозрения: «Вы же знаете, господа, мы, женщины, иногда слышим, как кашляют блохи».
Полицейские со смехом благодарят капитаншу. Даже осмеливаются отпустить мужскую шутку: «А плавать дамы тоже умеют?» Но от сивухи, которую старуха предлагает в полупустых стаканах, они отказываются, сославшись на общенемецкую поговорку о том, что служба есть служба, а выпивка – выпивка. Они желают «счастливого пути и спокойных выходных».
Когда пограничная лодка отчаливает, один из полицейских кричит с борта на борт: «Мы сделаем из этого большую новость, девушки: медузы ГДР умеют петь!» Словно подтверждая этот успех, пение медуз становится все громче по мере того, как корабли отдаляются друг от друга.
Теперь я хочу заявить, что пение, которое не слышат пограничники, предназначено только для женщин и их пункта назначения; поскольку, когда они проходят половину пути на юг, к острову Узедом, расположенному у материкового побережья, хоровое пение медуз становится не только громче, но и приобретает выразительность, которая нарастает, словно бы они собираются запеть осанну. Это хоры ликования приветствуют «Новую Ильзебилль» и направляют корабль, ибо всякий раз, когда нос судна поворачивает на запад в сторону Грайфсвальдер-Боддена или слишком далеко на восток к польскому побережью, к острову Волин, пение стихает, чтобы вновь разразиться ликованием на строго южном курсе.
Дамрока достала из дорожной сумки пожелтевшую карту, на которой была обозначена глубь Винеты, и развернула ее. К востоку от острова Руден, к северу от Пенемюнде, над отметкой было написано название затонувшего города. Дамрока слушает только путеводное пение медуз, держит соответствующий курс и видит подтверждение на карте. Поздним вечером они бросают якорь над отмеченной точкой. Но поскольку темное море не позволяет заглянуть в глубину, женщинам приходится ждать до наступления утра.
Даже под ночным звездным небом пение медуз не желает затихать. Сохраняется звук, несомый легким дыханием. Дамрока хочет услышать Kyrie, потом Agnus Dei. Океанографша слышит электронную музыку, старуха – вурлитцеровский орган[38]. Либо штурманша, либо машинистша сравнивает пение со звуками сфер. Они долго сидят вплотную друг к другу позади рулевой рубки, слушая то, что им хотелось слышать, пока не прислушиваются к совету Дамроки: «Нам нужно хорошо выспаться». Они находят свои подвесные койки, но не сон.
Завтра воскресенье. Я не знаю, окликнут ли палтуса еще раз. И даже если бы знал, все равно бы не услышал, что ему известно.
Нет-нет, крысиха! Кое-кто другой приближается к цели. Я не хочу тебя слышать, кричал я, не тебя! Другое путешествие должно завершиться.
Тогда крысиха, которая мне снится, сказала: Ладно, дружочек. Даже если все это прошло и изжило себя, оставайся в своем настоящем и говори: Они ворочаются в подвесных койках, он едет на тучном «мерседесе» по Грюнвальдской улице к Оливским воротам, женщины будут завтра на рассвете, он уже сегодня, вот-вот…
В субботу вечером наш господин Мацерат вместе с шофером прибывает в Гданьск, где они занимают заранее забронированные номера в отеле «Монополь» напротив главного железнодорожного вокзала. После непродолжительной прогулки по городу среди толп туристов, сравнивающих увиденное с картинками на открытках, и пройдя от Ярусной башни через Ланггассерские ворота на Ланггассе, где, бросив косой взгляд на переулки, он увидел, но не узнал свой Данциг, он решает, несмотря на уютный фонтан Нептуна и солоноватую воду Моттлау, еще сегодня, накануне дня рождения, отправиться в Кашубию и сделать небольшой крюк по улицам своего детства в пригороде Лангфур; но какая-то неуемная тревога толкает его с такой поспешностью к бабушке – или это ее притяжение тянет, словно водоворот, затягивает его? – что Оскар, лишь мельком взглянув на Лабесвег и вытянутый кирпичный корпус школы Песталоцци, считает все увиденное утраченным и не хочет идти в костел Сердца Иисуса, тем более к алтарю Девы Марии, напротив, он подгоняет шофера, чтобы тот направился напрямую, через Хохштрисс и Брентау, в Маттерн, где Анна Коляйчек, изгнанная из Биссау-Аббау, нашла приют в низеньком домике.
Вдоль забора разбит сад с яблонями и подсолнухами. Еще до начала торжества гости собрались под каштаном перед домом. Невысокая гостиная, где завтра исполнится сто семь лет бабушке, слишком узка, чтобы вместить всех, кто приехал как из ближних, так и из дальних краев.
Бруно остался у «мерседеса», который привлекает внимание кашубских детей. А наш горбатый человечек стоит теперь среди Войке, Бронски, Стомма и Курбиеллов, немало путешествовавших Викингов, Брунсов и Колчиков. В сшитом на заказ костюме он едва заметно отвешивает поклоны и смешивается под каштаном с гостями, которые, увидев его воочию, удивляются, хотя легенда о нашем господине Мацерате, кажется, всем известна и, похоже, бежала впереди его «мерседеса». Его встречают не просто семейные улыбки, они словно хотят сказать: Мы в курсе.
Тем не менее он представляется каждому гостю и находит в лице Сигизмунда Стомма, статного торговца велосипедами из Гельзенкирхена, приехавшего со своей женой и двумя подрастающими детьми, переводчика, который объясняет ему все кашубские любезности его родственников на том немецком, на котором говорят в Рурской области. С господином и госпожой Брунс, которые прибыли в Кашубию из Гонконга и привнесли в предпраздничную атмосферу экзотические нотки, наш господин Мацерат довольно бегло общается на английском, так же как и с австралийскими Викингами и Колчиками из окрестностей Мичиганского озера, которые позже, как и Казимир Курбиелла из Момбасы на берегу Индийского океана, обнимут его в тесной гостиной и чересчур шумно поприветствуют.
Однако он все еще стоит под каштаном и называет миссис Брунс леди, так что вскоре все говорят о «леди Брунс», словно она была из китайской знати.
Он с удовольствием уплетает маковый пирог и не отказывается от рюмки картофельного шнапса. Перед низеньким домом на длинном столе разложено все то, что кашубы могут предложить даже в скудные годы: маринованные грибы и яйца вкрутую с зеленым луком, капустный салат с тмином и миски со студнем из свиной головы, редисом, огурцами в горчичной заливке, пироги с посыпкой, маком и творогом, колбасу, нарезанную кусочками толщиной с большой палец, манный и ванильный пудинг. Кроме того, подают жареное свиное сало, яблочное пюре и пирожки с мясным фаршем, которые нашему господину Мацерату предлагает священник из Матарни, подписавший множество пригласительных открыток и разославший их по всему миру.
Чернорясочник представляет ему других родственников, в том числе двух молодых людей с модными усиками, которые работают на верфи имени Ленина и настолько поразительно голубоглазы, что Оскар догадывается, что говорит с сыновьями Стефана Бронски. «Невозможно не узнать, – говорит он, – вашего дорогого деда, моего дядю Яна, который был так привязан к моей бедной маме. Он вновь желает посмотреть на меня так же, как часто смотрел раньше, словно хотел сохранить какую-то тайну и одновременно раскрыть ее».
Сыновьям Бронски приходится наклониться, чтобы дядя смог их обнять. Однако то, как Оскар и отец этих двух рабочих верфи здороваются друг с другом, хотя священнику и не приходится переводить, выглядит несколько натянуто. Вероятно, оба мужчины, состоявшие в более близком родстве, чем они сами желали признавать, были примерно одного возраста. «Вот мы и встретились снова», – говорит наш господин Мацерат Стефану Бронски, держа его на расстоянии.
Множество родственников! Помимо обмена любезностями, они делятся
