Черная метель - Элисон Стайн

– В моем сне у нас все получилось, – повторял отец.

Но мне не снился этот сон.

Мне снилось кроваво-красное небо.

20

У меня вновь возникло желание рассказать кому-нибудь об этом сне. Вдруг это нечто большее, чем обычный ночной кошмар, этот странный образ, отпечатавшийся на сетчатке, и то ощущение, с которым я с тех пор просыпалась, – что надвигается страшное?

Но остаться наедине с Элли у меня не было возможности.

Когда пришла с работы мама, папа потребовал, чтобы гости остались на ужин. Я заметила, как у мамы расширились глаза и побледнело лицо, и сама постаралась не выдать себя. Я знала, о чем она думает: еды может не хватить на всех.

Я успокоилась, только когда отец Элли отказался.

– Спасибо за предложение, но нам нужно добраться до нашего лагеря засветло.

– Вы будете жить в палатке? – Амелия не скрывала своего интереса.

– Не жарковато ли? – спросил мой отец.

– Мы нашли тенистое местечко. В кемпинге у реки. Но мы бы _ _ _ _, если ваши девочки завтра покажут Элли окрестности и городок.

– Здесь мало интересного.

– Я с удовольствием посмотрю все, что вы мне покажете, – сказала Элли.

Я знала, что это правда.

– Тут есть Башня, – вспомнила я и тут же поняла, что сказала лишнее.

– Что за башня? – насторожился отец.

Тут вмешалась мама; удивительно спокойно она прикрыла меня, исправила мою оплошность, как будто уже делала это много раз.

– Мы сто раз проезжали мимо этого места. Недалеко от шоссе есть смотровая площадка. Возможно, просто для привлечения туристов, но что-то _ _ _ _. Можно посмотреть _ _ _ _.

– А что, интересно, – откликнулась мама Элли.

Пока взрослые строили планы, я обняла подругу на прощанье. Без телефона им пришлось договариваться о времени и месте встречи. Услышав слово «кафе», я постаралась не слишком обнадеживаться.

Тяжело было смотреть, как Элли уезжает. Сразу вспомнился наш переезд из Огайо и отъезд Рэя. После этой семейной поездки Элли вернется в родные места. К Энджи, к лесам, улочкам маленького городка и моим любимым ручьям. У меня было такое ощущение, что я больше никогда всего этого не увижу.

Отвернувшись от дороги, я стала отмахиваться от поднятой машиной пыли. Пыль полетела над полями, как облако пестицидов. «Завтра я снова увижу Элли», – сказала я себе. Может быть, тогда я смогу рассказать ей про свой сон.

Ночь выдалась тяжелая. Было очень душно, ни малейшего ветерка; занавеска в нашей комнате висела в открытом окне неподвижно, как тяжелая тряпичная кукла. В этом невыносимом зное, стоявшем даже после захода солнца, и мертвой тишине было что-то зловещее. И что-то окончательное – как будто дверь захлопнулась.

Ветер налетел, когда мы с Амелией уже легли спать. Но из-за духоты сон не шел. Я ворочалась, простыня липла к телу. Одеяла мы почти сразу сбросили.

А потом начался этот вой.

Поначалу он был тихим, как легкий свист. Раньше я, может быть, и приняла бы этот звук за свист. Но теперь я уже понимала, что он означает.

Наводнение там, дома, в Огайо, началось неожиданно. Для нас. Предупреждение передавали по телевизору, который мы не смотрели, и через Интернет, которого у нас не было, и по радио, которое родители не разрешали нам слушать.

А для нас в нашем тихом лесочке единственным предупреждением стала сама вода на подъездной дорожке – темная, тихая, она надвигалась, как наступающая армия. Она остановилась на полпути от шоссе до крыльца, заполнив русло нашего любимого ручья, про который мы с сестрой думали, что он всегда будет спокойным и мелководным. Несколько дней мы не могли выехать с фермы. Мы сидели в ловушке, пока вода не отступила, отползла, как туман. Никогда еще я не чувствовала себя настолько отрезанной от мира. Вода проникала в дом, она растекалась по плиткам, как зараза. Она капала из оконца на кухне и стекала в раковину.

В городе было еще хуже. Хуже было тем, кто жил в низинах. Наш дом стоял высоко на холме, и оттуда было видно, как изменилась местность вокруг. За одну ночь поля превратились в озера, деревья – в острова. Отец все время повторял, что он все это уже видел.

Разбудив нас в ночь наводнения, он сказал: «Началось».

Начал сбываться его сон.

А теперь, в долине, предупреждением служил ветер. Я поднялась с постели. Амелия лежала у противоположной стены, испуганно застыв. Глаза ее были открыты: они блестели в темноте. Она тоже не спала.

– Нужно закрыть окна в доме, – сказала я.

– Здесь очень жарко.

– Ничего не поделаешь. Если пыль полетит в дом, будет еще хуже.

Она встала и подошла к окну. Я бросилась в прихожую, проверяя каждую раму. Входная дверь пошатывалась на петлях: ветер ломился в дом, как грабитель.

Оглянувшись, я увидела, что Амелия бежит к черному ходу. Она впустила собак в дом. Она пересчитала их, когда те проносились мимо, загнала на кухню и загородила выход старым детским барьерчиком. Мы уже знали, что в прачечной им тесновато. Мы постепенно приобретали опыт подготовки к бурям.

Ветер разбудил родителей. Мы перешли в гостиную, где были самые надежные задвижки на окнах и мы все могли разместиться на полу.

Я беспокоилась за Элли. Они сейчас в кемпинге у реки. Где они заночевали – в палатке или в домике? Зная отца Элли и его склонность к экономии, я представляла что-нибудь простенькое. Может быть, они спрятались в своей машине? Знают ли они, что нужно закрыть вентиляционные отверстия? А потом сидеть и ждать…

Я читала о людях, переживших Черное воскресенье. Они повязывали на лицо платки и несколько дней дышали через них. Есть ли у семьи Элли маски? Она рассказывала, что в начале пандемии их стратегия заключалась в том, чтобы держаться как можно дальше от окружающих.

Но с пылью это не работает. Пыль – повсюду.

Она доберется до вас где угодно.

Пора было уже рассказать кому-нибудь про свой сон. Например, родителям. Отец, может быть, поверит, что в этом сне есть какой-то смысл. У него свои сны, и он верит им, как фактам. Небо за окном не было красным. Оно было землистого цвета, но это не значит, что оно не может в любой момент поменять цвет.

– Папа, – начала я. – У меня такое чувство, что…