Это - Фай Гогс
– Ну, этого я тебе никак… – начал было Пельмень, но тут подал голос Фрэнки:
– Позволь мальчику сесть на мое место, Ники. Погреет мне стул, пока я отъеду на пару часов. Антонелла что-то там развоевалась… не пойму, в чем дело…
– Ладно… Доставай свои деньги, – буркнул жирдяй, сразу помрачнев.
Я с готовностью надорвал подкладку своей кожаной куртки и вытащил ленту с деньгами, которую так и не смог нащупать Анджело. Удача, на которую я не слишком любил полагаться, была и на сей раз не причем: я отлично знал его манеру обыскивать.
– Микки, – обратился Пельмень к хозяину, стоявшему за стойкой, – выдай ему фишки. – Он посмотрел на меня: – Снова выкинешь что-нибудь – пожалеешь, что дышать научился.
– Спасибо, мистер Блази! Я вас не подведу!
Получив у Мики фишек на тридцать пять тысяч, я занял место за столом.
– Привет, парни! – сказал я, и обвел остальных игроков немного нерешительным взглядом. Выглядеть это должно было так, будто моя шея вдруг отказалась нормально гнуться.
Слева от меня сидел сам Джино Ди Карло, маленький, сухой, гладко выбритый человечек лет сорока с колючими глазенками. Знаменит он был тем, что в любых переговорах всегда добивался полностью удовлетворяющего обе стороны консенсуса. Тайна поразительного таланта переговорщика Джино долго будоражила экспертное сообщество, однако самые наблюдательные со временем стали замечать, что перед тем, как ударить по рукам, его деловые партнеры часто лишались незначительной и, вероятно, им самим не особенно нужной части коленной чашечки. После этого к нему намертво приклеилось его нынешнее прозвище – Джино «Полколена».
Напротив, по обе стороны от Пельменя, расположились те самые братья Эрни и Бобби Ланца, появления которых на пожарной лестнице я так опасался, несмотря на толстую стальную решетку на окне. «Братья» никакими братьями друг другу не приходились. Более того, они даже не выглядели похоже. Один был приземистым и сутулым, другой – высоким и косой сажени в плечах. А братьями их называли потому, что любой из них умел мгновенно заканчивать любые фразы и действия, начатые другим. Один говорил «ини», другой отвечал «мини»[30]; один вонзал нож, другой добавлял удар кастетом.
Кроме того, у них имелась необыкновенная способность заставлять бесследно исчезать разные неодушевленные и одушевленные предметы, в частности – участников федеральной программы защиты свидетелей. Поэтому, когда бесследно исчез их прежний босс, «Павлин» Чезаре Ланца, которому они были обязаны своим прозвищем, желающих узнать разгадку этого ловкого трюка так почему-то и не нашлось.
Стул справа от меня занимал Лео Гатто, которого раньше из-за сильного заикания все звали «Заика» Гатто, но в последнее время стали величать Гатто «Моча», или еще Лео «Кошачьи ссаки». Этими неблагозвучными погонялами он был обязан злопыхательским слухам о его мухлеже с поставками для армии Соединенных Штатов, когда Лео якобы чуть не ли на треть разбавлял авиационный керосин мочой.
Сначала Моча отрицал сам факт этой махинации; затем сулил всяческие кары тем, кто посмел усомниться в его беззаветной преданности звездно-полосатому Стягу Свободы; потом взывал к голосу разума, уверяя, что в реальной жизни использование такого количества мочи создало бы немыслимые логистические проблемы и сделало бы аферу попросту нерентабельной – все было напрасно.
Сейчас он находился на предпоследней стадии приятия неизбежного – пребывал в депрессии, лишь изредка реагируя на особенно острые шпильки: «Это б-была обыч-ч-ная ц-це-о-два, п-подонки, сам-м-мая об-бы-бычная ц-це о д-два…»
– …Привет, парни! – сказал я.
– Скользкий! Где ты б-был? – хохотнул Эрни Ланца – А то м-мы с-с ног сб-бились…
– …ноч-ч-чей не сп-п-пали… – добавил Бобби.
– …все п-переживали, все пис-с-с…
– …с-с-сали тебе пис-сь-сь…
– …сь-сьма, так б-было грустн-н-но, что аж моч-ч…
– …ч-ч-чи не было! – и оба разом загоготали.
– К-кому-то с-с-коро п-прид-дется пули из ж-жопы в-в-вытаскивать, – мрачно огрызнулся Моча.
Это вызвало новый взрыв хохота. Даже на лице Полколена я увидел некое подобие ухмылки, хотя плотоядный взгляд, которым он окинул мои колени, вогнал меня в легкую дрожь.
Беспечная атмосфера за столом была мне на руку. После прошлой игры насчет меня они совершенно не беспокоились. Наживка была проглочена, и сейчас все наверняка мысленно делили между собой деньги самонадеянного лошка. О моей истинной силе здесь знали только Мики и Подушка Тони. Однако я не сомневался, что оба держали язык на привязи, потому что в те дни, когда я выигрывал, Мики получал от меня по двадцать процентов с банка, а Подушка любил поболтать о чужих делах не больше, чем Джимми Хоффа – в его нынешнем состоянии.
За первые пятнадцать раздач я проиграл еще около десяти тысяч – несмотря на то, что видел их карты так же хорошо, как если бы держал их в руках. Даже сев за стол с незнакомцами, по-настоящему классный игрок поймет с первого взгляда, кто из них чего стоит, особенно, если ставки высоки. В этом смысле он похож на лису в голубятне. Наблюдение за мимикой оппонентов, изменениями тембра их голоса, положением головы и шеи, едва заметными подергиваниями рук позволит ему выявить в их поведении точные пропорции страха, решимости, жадности, надежды, радости и досады – короче, всего, что они испытывают, когда смотрят на свои карты.
С этими же все было куда проще: их воспитанием занимались канонические итало-американские mamme[31], и главным практическим результатом этого воспитания стало мимолетное, но отчетливо проявленное желание перевернуть стол и залиться слезами при виде четверки бубен вместо ожидаемой дамы треф.
Однако все это, увы, не относилось к Пельменю. Он был почти так же хорош, как и я, а кое в чем даже немного лучше – например в том, как не позволить залезть себе в голову. Это же касалось и его умения безошибочно интерпретировать скрытую логику любых действий игроков. Поэтому вместо того, чтобы начать рвать их на части, мне пришлось временно ссудить им еще семь штук, пока почти две трети колоды не были помечены россыпью точек и коротких разнонаправленных черточек, светящихся при взгляде сквозь мои особые линзы.
Даже с моей способностью кропить карты прямо во время игры – даром, который я оттачивал многие годы, опытный игрок вроде Пельменя мог заметить мои манипуляции. Чтобы этого не произошло, все наши предыдущие встречи я старался приучить их перестать обращать внимания на мою раздражающую манеру нервно теребить все, что попадалось мне под руку, а
