Это - Фай Гогс

– Ну, если ты настаиваешь, босс… – неохотно ответил Бобби, тот из двух, который хоть и был поменьше, зато стрелял получше.

И немного прищурил левый глаз, ловя прицел.

Я точно знал, что должно было произойти дальше. Моя уверенность, помимо долгих лет тренировок и умения обращаться с различными типами оружия основывалась еще и на том, что я заранее и в мельчайших деталях обдумал все, даже самые безумные и неправдоподобные варианты дальнейшего развития событий в этом подвале. В итоге некоторые из них стали частью плана «С» на случай, если Пельмень полезет в бутылку с очень широким горлышком.

Бедолага Бобби не сможет выстрелить ни сейчас, ни когда-либо в будущем, потому что моя голова внезапно исчезнет с линии огня, и последним, что он увидит, будет яркая вспышка из моего крошечного сорок пятого. У меня не останется времени на то, чтобы успеть направить пушку на Эрни, самого опасного из оставшихся на ногах, потому что при выстреле из пистолета такого размера и калибра его обязательно подбросит высоко вверх, а моя цель тем временем придет в движение и быстро сместится влево, чтобы зайти ко мне с незащищенного бока.

Поэтому я снова нырну под стол и уже оттуда выстрелю во второй раз. Бронебойный, тщательно отцентрованный мною заряд, для которого правое легкое Вито не станет серьезным препятствием, застрянет в левом плече Подушки, стоящего прямо за ним. Оба они рухнут на пол, жалея о том, что теперь им придется надолго забыть о необходимости предпринимать какие-либо насильственные действия в отношении третьих лиц.

Вся эта суета помешает Анджело, стоявшему слева от Вито, прицелиться как следует. Когда он сообразит, что стрелять надо чуть ниже столешницы, будет уже поздно, потому как моя нога, обутая в тяжелый кованный ботинок, врежется в его левую голень. Раздастся отвратительный хруст, и Анджело начнет заваливаться вперед, но одновременно с тем, как его переносица испытает на прочность угол стола, я, продолжая скользить по гладкому полу, выпрямлюсь и двину головой в его пах.

При этом рукам моим тоже найдется применение. Левой я подберу тридцать восьмой Бобби, а правой обхвачу ногу Анджело, чтобы его переломившееся пополам тело стало для моей спины живым щитом от выстрела Эрни. Пуля, выпущенная из револьвера последнего оставшегося в живых из династии Ланци, исполнит роль восклицательного знака в этом исчерпывающе обстоятельном ответе на вопрос: «А что плохого в том, чтобы исподтишка съездить мелкому дрищу по уху?» После этого я сгруппируюсь, и из самой глубины месива из мертвых и полуживых тел произведу настолько удачный выстрел, что навряд ли потом сыщется хотя бы одно похоронное агентство, способное убрать с лица Эрни посмертную маску недоумения и обиды.

Да, я твердо знал, что так оно и случится. Только за сегодня я уже раз двадцать успел прокрутить этот план в уме – и все равно кое-что в нем не сходилось. Дело тут было даже не в Тони, который в финале останется лежать прямо позади меня относительно легко раненным. Он хоть и производил впечатление своими габаритами, но на самом деле панически боялся вида крови, громких звуков и, поговаривали, даже пекинесов, так что с пулей сорок пятого калибра в плече опасности вообще не представлял. Полколена считался в этой компании чужаком, и его тоже заставили разоружиться при входе. Да и перелом колена, пусть и подаривший ему неоценимый профессиональный опыт, исключал его активное участие в спектакле. Что же касается Мочи, то его нелюбовь к оружию и членовредительству была общеизвестна.

Таким образом, необходимое для успешной перестрелки самочувствие сохранит один только Мики – и вот это-то и станет настоящей проблемой. Яснее ясного, что к тому времени он уже успеет оклематься, схватится за свой самопал, заряженный картечью, и замрет в ожидании удобного случая, чтобы под общие рукоплескания взойти на подмостки своего подземного театра. Для тридцать восьмого Бобби, который я подберу с пола, Мики окажется недосягаем, потому что его надежно защитит стойка бара; моя же голова в момент выстрела в Эрни будет представлять собой такую же удобную мишень, как пеньята на реднековском Дне благодарения.

Правда, существовала еще довольно спорная перспектива не хвататься за «Ругер» Бобби, а одолжить пятидесятикалиберный «Игл» у Анджело, которому в процессе утраты различных функций жизнедеятельности придется забыть о его любви ко всему большому. В этом случае Мики не спасет никакая стойка, но вот надеяться попасть из тяжелого «Игла» еще и в Эрни будет уже чистейшей утопией.

«Не стоит и мечтать о таком», – подумал я.

Короче, все говорило о том, что до реализации плана «С» дело не дойдет. Однако на этот случай я захватил шляпу со спрятанным в ней кроликом. И кролик этот умел очень вонюче пукать:

– …Ну, если ты настаиваешь, босс… – неохотно ответил Бобби и прищурил левый глаз, ловя прицел.

– Чича Бонфанти, – спокойно произнес я.

Левый глаз Бобби снова приоткрылся.

– Что?

– Дочка босса вашей семьи Сальваторе…

– Мы знаем, кто такая Чича Бонфанти, умник. Что…

– Я кому велел пристрелить гаденыша? Хватит его слушать, Бобби! Стреляй! – снова встрял Пельмень.

– Погоди, Ники, пристрелить его мы всегда успеем, – раздраженно отмахнулся Бобби. – Так что там с Чичей Бонфанти?

– Чича Бонфанти случайно услышала, как ее отец говорил Лаки Дамиано, что в пропаже Чезаре Ланца он винит тебя и Эрни. Но из-за того, что Павлина никто особо не любил, Лаки удалось уговорить старика дать вам еще один шанс. Чича рассказала об этом Терезе Риво, а та – моей сводной сестре Франческе. А теперь прикиньте: как долго вам удастся прожить после того, как свиномордый оставит мозговой автограф вон на той стенке?

Возникла пауза, во время которой они переваривали новую информацию. Первым отреагировал Бобби:

– Даже если это и блеф…

– …то в нем все равно есть смысл… – механически закончил мысль брата Эрни.

– А я вам говорю, что не нажмет он на курок, кишка у него тонка! – продолжал настаивать Пельмень. – Анджело, стреляй ты!

– Анджело, и ты, Вито: шевельнетесь – и вам конец, – негромко произнес Бобби и направил свой «Ругер» на телохранителей Пельменя.

Те быстро повиновались, подняв руки кверху. Возникла пауза. Через ствол уловив изменение в настрое Пельменя, я взял слово:

– Так, послушайте! Вот мое предложение: вы выкладываете на стол пушки, я оставляю монету и все, что выиграл, забираю то, с чем пришел – и