Это - Фай Гогс
Конечно, я мог бы «постараться получше» и обойтись без дешевого жульничества, унижающего мое мастерство, но письмо поверенного не оставило мне выбора. Эту игру мне ни в коем случае нельзя было проиграть.
– Ставлю все! – тихо сказал я и боязливо, но решительно подвинул фишки на середину стола.
Пельмень, только что поставивший двенадцать тысяч на пару из дам, удивленно мигнул. По складкам жира пробежала рябь. Я впервые увидел на его лице некоторое подобие эмоции.
– Отвечу.
Мы вскрылись. Два моих короля ему не понравились, но виду он не подал. Моча, сидевший на раздаче, выложил на стол три карты. Пиковый король, выпавший первым, не понравился кругляшу куда больше. Однако он сразу же взял себя в руки, достал из кармана жилетки небольшую золотую монету, стал задумчиво перекатывать ее с пальца на палец.
Еще в прошлый раз я заметил, что делал он это в тех случаях, когда появлялась вероятность, что куча его фишек может перестать быть такой кучной. Монета – не слишком редкий римский ауреус времен императора Юлиана, на котором с одной стороны был отчеканен его профиль, а с другой – фигура Фортуны с рогом изобилия, стоила, тем не менее, прилично (я это проверял) – чуть больше сорока тысяч.
Игра продолжалась. После восьми следующих раздач со всех сторон стола кроме той, где недавно сидел женатый еще Фрэнки Калло, стали видны многочисленные пятна от сигарного пепла и пивных стаканов.
– Ставлю сто штук, – выдавил я, сильным волнением маскируя его полное отсутствие.
– Эй, Мики! – в наступившей тишине голос Пельменя прозвучал чуть громковато. – Дай-ка мне еще на семьдесят пять. В долг.
– Мистер Блази… – верхняя губа Мики заблестела. – Вы же знаете правила… Только на те, что при себе.
Пельмень хмыкнул и скользнул задумчивым взглядом по своему жирному каре на тузах. Монета застыла на его большом пальце.
– Ладно. Сделаем так: для начала сходи к Анджело, возьми те двадцать четыре косых.
Вернувшись, Мики отсчитал фишки на соответствующую сумму и поставил лоток перед Пельменем. Тот еще раз глянул на меня исподлобья, неторопливо высыпал содержимое лотка на середину стола, добавил те, что у него оставались, и поверх образовавшейся кучи очень бережно положил ауреус.
– Итого ровно сто, – и он посмотрел на меня так, будто гадал, сколько годичных колец он обнаружит на срезе, если его костоломы аккуратно отпилят верхушку моего черепа.
– Интересно, с чего бы это вдруг кусок крашеного свинца стал так дорого цениться? – поинтересовался я, даже и не думая отводить взгляда.
Маски были сброшены. Пельмень засопел:
– Сынок, послушай-ка меня: даже если это и в самом деле кусок крашенного свинца, ты все равно признаешь, что он стоит этого полтинника. А знаешь, почему?
– Теряюсь в догадках.
– Потому что я так сказал.
В его голосе появились звенящие нотки.
– Разумеется, сэр. Здесь ваше слово закон, – ответил я, сделав легкое ударение на слове «здесь».
Пельмень улыбнулся краешками сальных губ и перевернул карты длинным ногтем на безымянном пальце.
– Ты неплохо играл, сынок, поэтому сегодня я не стану пенять на то, что ты снова забылся.
Он тоже сделал ударение – на слове «сегодня».
– Если бы… – и Пельмень замолчал, уставившись на мою комбинацию, из которой больше не имело смысла делать секрета.
Эту паузу я слышал много раз. По какой-то необъяснимой причине именно неброский стрит флеш на червах чаще всего оказывает подобный эффект на вербальные способности тех, кто посвящен в таинства покерной игры. Не давая толстяку времени опомниться, я быстро сгреб фишки и сунул монету в карман.
Мне оставалось лишь заменить колоду, которая, помимо того, что при определенном освещении с головой выдала бы мои художественные наклонности, теперь еще и содержала лишнего червонного валета. Сделать я это мог, только когда подошла бы моя очередь раздавать – и, о сюрприз! – она как раз подошла. Я попросил Мики нацедить мне скотча и начал перемешивать карты ровно с той скоростью, при которой даже очень внимательный наблюдатель мог зафиксировать лишь убийственное для незащищенных глаз мельтешение карточных рубашек.
Пельмень, с самого окончания последней раздачи неподвижно сидевший на своем месте, наконец прервал свои невеселые нумизматические размышления, поочередно посмотрел на братьев и сказал:
– Я вот что, думаю, парни: а не проверить ли нам, чего еще он там прячет в своей куртке?
«Туше, жиробасина», – подумал я.
Глава 22
В которой добрым словом и пистолетом я добиваюсь большего, чем одним только пистолетом
– Да, босс. А то мы тоже подумали… – сказал Эрни.
– …что слишком он сегодня везучий… – подхватил Бобби.
Братья бесшумно встали и двинулись ко мне с обеих сторон. Момент был критический. Я бросил карты так, чтобы они на секунду образовали разноцветную завесу, и нырнул под стол. Изо всей силы лягнув по пути Полколена в колено, я выбрался наружу, прыгнул Пельменю за спину, натренированным до автоматизма движением выдернул приклеенный между лопаток миниатюрный двуствольный «Хейзер» и упер его ему в щеку.
– Анджело, Вито, сюда! – взревел Пельмень.
В комнату влетели Анджело, Вито и Тони, на ходу вытаскивая пушки, и присоединились к Эрни и Бобби, которые уже успели направить свои револьверы на меня. Моча согнулся в три погибели и проворно отбежал от стола в угол, а Мики присел за стойкой, вдруг почувствовав себя лишним в стенах своего же клуба.
– Завалите эту тварь, чего встали! – в ярости завопил Пельмень, заглушив скулеж корчащегося на полу от боли Полколена.
– А ну, быстро все успокоились! – крикнул я. – Мне терять нечего, башку отстрелю вашему тюленю!
– Какого черта вы его слушаете? Что он этим сможет сделать?! – рявкнул тучный, скосив глаза на мой пистолет.
Но подчиненные по-прежнему не спешили выполнить распоряжение своего капитана.
– Его хлопушка только выглядит маленькой, Ники… – озвучил общие сомнения Эрни Ланца.
– …но это сорокопятка, – добавил Бобби.
Иными словами, они достаточно хорошо разбирались в вопросе и понимали, что после выстрела даже из очень маленького пугача, в дуло которого помещается мизинец средних размеров, их шефа пришлось бы хоронить в огромном закрытом гробу.
– А я приказываю вам пристрелить сучонка! Никто не смеет наставлять на меня ствол! –
