Крысиха - Гюнтер Грасс
Рядом с креслом Анны Коляйчек, в котором она сидит так, словно собирается провести в нем вечность, стоит стол, на одной половине которого все еще горят сто семь свечей, пожертвованных церковью, а другая уже завалена подарками ко дню рождения. Вызывает восхищение галопирующая фарфоровая лошадка с развевающимся на ветру хвостом, которая, при всей ее хрупкости, была ввезена четой Брунс в Кашубию из Гонконга. Целиком закутанная в красно-желтый шелк в цветочек, леди Брунс быстрыми движениями пальцев объясняет, что лошадка точно воссоздана по образцу фарфоровых лошадок времен династии Мин.
Викинги сочли правильным доставить из Австралии в бедную мясом Польшу электрогриль, который теперь как чудо техники демонстрируется всем желающим. Все поражаются, как голый вертел этого кухонного устройства по нажатию кнопки плавно разгоняется, затем торопливо гудит и подает звонком сигналы, сообщая о состоянии мяса: готово ли оно или сыровато.
Из окрестностей Мичиганского озера Колчики привезли бронзовый бюст в натуральную величину, выполненный по фотографии двадцатых годов. Бронзовый бюст должен был изображать того самого усатого Йозефа Коляйчека, которого при кайзере Вильгельме преследовали как политического смутьяна и который нашел приют у Анны Бронски, впоследствии принявшей фамилию Коляйчек. На свет явился плод их любви, названный Агнес, но Йозефу, ставшему главой семьи, снова пришлось бежать, и он долго скрывался, пока не всплыл в Чикаго, где сколотил состояние на лесоторговле, породив множество Коляйчеков, которые впоследствии стали именоваться Колчиками, и даже мог бы стать сенатором, если бы не февраль сорок пятого, когда советская 2-я ударная армия под командованием маршала Рокоссовского пришла в Кашубию, отчего, несмотря на расстояние, Йозеф скончался от сердечного приступа; говорят, что Анна, увидев привезенный из Америки сувенир, своего бронзового Йозефа, после некоторого раздумья сказала: «При мне он мог бы пожить подольше».
Из Момбасы, африканского города на берегу Индийского океана, Казимир Курбиелла привез статуэтку женщины высотой примерно со стул, вырезанную из черного дерева и тщательно отполированную, которая, с длинными конечностями при крупных бедрах и торчащей груди, вызывала всеобщее недоумение, пока прелат из Оливы не коснулся этого греховного творения, после чего назвал его произведением искусства, взял в руки и с видом знатока принялся рассматривать во всех деталях.
Я не знаю, что подарили Стомма из Гельзенкирхена. Наверняка это те самые часы с кукушкой на батарейках из Шварцвальда, что кукуют каждые полчаса и теперь соседствуют с изображением Святейшего Сердца Иисуса, которое прелат, преподнеся его с дарственной надписью от папы римского польского происхождения, собственноручно повесил на стену взамен обгаженного мухами полотна с Тайной вечерей.
Что еще перечислить из подаренного ко дню рождения? Оседлые кашубы, живущие между Картузами и Вейхерово, небогаты, но щедры на подарки. К вязанным крючком салфеткам они добавили домашние тапочки на подкладке из овчины и кружки с надписями. Столько сделанных с любовью мелочей. Почтовый секретарь принес нож с янтарной ручкой для вскрытия писем. Делегация с верфи имени Ленина, где работают сыновья Стефана Бронски, тоже подготовила подарок, который скоро затеряется среди других, умышленно, хотя государственные чиновники еще вчера отбыли в Варшаву.
Из-за этого подарка разгорелся спор, который тлеет до сих пор. А ведь искусно выкованная надпись Solidarność, буквы которой словно написаны от руки, а буква n с перекладиной поддерживает бело-красный эмалированный флаг, напоминала элемент декора, который можно было бы повесить справа от изображения Святейшего Сердца Иисуса. Однако этот подарок не только не понравился бы чиновникам из Варшавы, но и прелат, хоть и назвал кованую надпись хорошей работой, сделанной от чистого сердца, посчитал ее неуместной для такого чистого, лишенного всякого политического подтекста праздника. «Сегодня повседневные заботы должны остаться за дверью, украшенной цветами» – примерно так он выразился.
Примерно теми же словами отвечает сыновьям Стефан Бронски. Не в гостиной, но перед домом и на кухне идет очередной спор, пока на «мерседесе» не приезжает наш господин Мацерат со своим шофером. Сразу же вмешавшись в этот бессмысленный спор, он, любитель обобщений, бросает фразу: «Политика принесла нам, кашубам, множество памятных дат, но мало благословений». Этим он как бы невзначай обрезает несколько острых углов спора о запрещенной государственной властью профсоюзной организации. В конце концов слово берет Казимир Курбиелла, которого в Момбасе зовут Кэзи, бывший матрос. Под каштаном он требует возобновления деятельности Solidarność, в ответ на что Стефан Бронски, поддерживаемый господином Стомма, несколько раз громко повторяет, что она должна господствовать не столько в немецкой среде, сколько в польской. В заключение прелат из Оливы, благословляя и сторонников порядка, и профсоюзные силы, высказывает позицию церкви, призывая всех к примирению.
Только теперь Бруно, который даже в низенькой гостиной не снимает шоферской фуражки, заносит в дом все подарки, придуманные внуком Анны Коляйчек во время длительного курортного пребывания в Баден-Бадене и Шинцнах-Баде, а также во время нумизматических путешествий. Бруно не хочет, чтобы ему помогали распаковывать подарки. Странно, что он сматывает и прячет все бечевки. Никогда не позволяет ножницам экономить время. Терпение для каждого узла. Наконец, все обертки сняты. Тем временем кашубским детям разрешили задуть все догорающие свечи. Для подарков Оскара быстро расчищают место.
Громкие аплодисменты звучат в честь, как подчеркивает наш господин Мацерат, девяносточетырехсантиметрового песочного торта, который госпожа Стомма из Гельзенкирхена сразу же по-хозяйски разрезает: тонкие ломтики для всех. Кашубы позволяют этой выпечке, покрытой прожилками изысканного шоколада, таять во рту, словно облатке.
Все изумляются, когда Бруно демонстрирует следующий подарок – полароидную камеру, с помощью которой можно делать снимки гостей, сгруппированных так или иначе, а также, как подчеркивает господин Мацерат, «нашей дорогой именинницы». Снимки, едва сделанные, выскакивают из аппарата, и их можно сразу же рассмотреть: сначала тусклые, они постепенно проявляются, становясь глянцевыми, пока все не узнают друг друга и, ошеломленные, самих себя.
Затем все начинают смеяться над мешочком, из которого высыпаются сто тридцать бело-голубых пластиковых гномиков, предназначенных для кашубских детей, способных вырасти. Возникает большой переполох, когда мистер Брунс замечает, а леди Брунс с улыбкой подтверждает, что у значительной части гномиков на подошвах выбито клеймо «Сделано в Гонконге», из чего следует, что примерно половина гномов могла быть произведена на собственной фабрике Брунсов по производству игрушек и что – с чем согласны все гости – мир этот весьма тесен.
После всех этих подарков для кашубов и их детей демонстрируется лакированная шкатулка, в одиннадцати ящичках которой на белом бархате лежат сто семь золотых монет, предназначенных исключительно для именинницы. По просьбе присутствующих господин Мацерат рассказывает о них. Он различает луидоры, максдоры, фридрихдоры. Эти, говорит он, чеканились в Швейцарии, те – в Южной Африке, эта монета – во времена кайзера, а целый ящичек – в Габсбургской империи. Среди них дукаты и кроны, золотые рубли из царской России и советские золотые юбилейные монеты. Все с восхищением рассматривают швейцарские «Вренели», мирогосподствующий доллар, мексиканские песо и крюгерранды. Даже китайская коллекционная монета с изображением панды вызывает всеобщее любопытство. Монеты передают по кругу, и каждая из них возвращается на место.
«И все это взаправду из золота?» – сомневается Анна Коляйчек, не выпуская из рук розарий.
«Это золотые дукаты, – заверяет ее внук. – По одному на каждый твой год, дорогая бабка!»
Теперь она взвешивает на ладони старинный данцигский дукат, выпущенный еще во времена правления Сигизмунда Августа.
Следуя сельской манере речи своей бабушки, Оскар говорит: «Чтоб больше не было бедности». Лишь Джо Колчику он сообщает о том, что цена на золото уже давно падает, и делает это не без обвинительной нотки, словно считает американских кашубов виновными в обесценивании его сокровищ в несгораемом сейфе.
Но пока гости веселятся – больше всего смеются над смурфиками; первые снимки на полароид приносят радость, – наш господин Мацерат наклоняется к уху своей бабушки, на коленях которой
